Сергеев сокрушенно и недоверчиво покачал головой.
На следующий день Костину сообщили по телефону, что «хозяйка дома» и он отправились с «визитом».
— Можно? — постучался он в одну из комнат квартиры известного артиста Юшина.
— Войдите.
Катя вздрогнула и побледнела.
— Вы! Но как?
— Шел мимо, решил вас навестить? Вы не в претензии?
— Нет… пожалуйста… садитесь.
Через минуту уже Катя взяла себя в руки и все лицо ее осветилось обворожительной, ангельской улыбкой.
Она подсела близко к Костину.
— Однако, вы быстро, — глаза ее смеялись, как будто говоря: «я же понимаю, какой вы молодец».
И только рука, державшая букет цветов, дрожала.
— Пустяки, — сказал Костин, — вполне естественно, что я знаю адреса своих знакомых.
Он закурил трубку, оглядывая комнату. Внимание его привлекла пепельница и не столько сама пепельница, сколько то, что он в ней увидел.
Продолжая разговор, он незаметным движением руки подвинул к себе пепельницу. Потом спокойно взял лежавший в ней окурок и начал его разглядывать.
— Итак, вы говорите, что в провинции активной работы нет…, — говорил он с удивлением, читая английскую надпись на папиросе.
Катя вскинула на него свои длинные ресницы. За ними метнулся страх. Но страх в ту же минуту был убит развязным смешком. Грациозным движением всего корпуса достала из кармана платья синюю коробочку.
— Не хотите ли английскую папиросу. Сегодня на улице какой-то мальчишка продавал.
Катя, вскинула на него свои длинные ресницы: «Не хотите ли английскую папиросу?»
Костин невольно залюбовался смелой и настойчивой противницей.
Поговорив еще минут пять — он попрощался и вышел.
— Усиленное наблюдение за квартирой Юшина — коротко приказал он агенту. Затем он быстро направился к себе, где его ждал Сергеев.
— Слыхал ли ты, — спросил он Сергеева, — чтобы на улицах Москвы можно было купить настоящие английские папиросы?
— Нет. А что?
— Ничего особенного, но уездная глушь, в которой пребывала Екатерина Дмитриевна, на карте РСФСР, вероятно, не помечена, — и он протянул Сергееву папиросу.
— Это у нее такие?
— Да.
— Постой… постой… Я где-то видел такую же. Да, да вспоминаю. На вечере у скрипача Янковича. Он привез из Батума несколько коробок и угощал своих знакомых.
Из Батума — чуть не подпрыгнул Костин, — скрипач из Батума, английские папиросы и сельская учительница… да-с….
— Но ведь она меня познакомила с Янковичем. Быть может, он просто дал ей пару коробок?
— Тогда при чем тут мальчишка-папиросник.
Наступившее молчание прервал вошедший шифровальщик.
Радиотелеграмма из Новороссийска. Шифр Сомова.
— Ага! Комсомольцы — вскричал Костин. — Вот что нам теперь нужно.
Телеграмма гласила:
«Выехали в Москву двое белых, скрипач Янкович и блондинка Катя. Везу почту. Белые явки. Буду седьмого. Морев».
— Морев? Кто это?
— Условная подпись, едет посланный… Распорядись установить наблюдение за этой музыкальной знаменитостью.
Голос Костина звучал сталью, глаза сверкали, на щеках появился румянец.
— Молодцы, комсомольцы, — говорил он в волнении, прохаживаясь по комнате, — без них пришлось бы нам долго повозиться.
До седьмого осталось четыре дня, и Костин решил пока Кати не трогать и поддерживать знакомство. Сергеев уговаривал быть осторожней. Раз сама навязывается на работу, значит — метит его убрать.
— Ладно, посмотрим, — ответил, Костин, — я ей помажу губки таким предложением, что она отложит это дело.
И на следующем свидании с Катей он говорил:
— Видите ли, Екатерина Дмитриевна, все наши старания открыть белых здесь, на месте, потерпели крах. Не возьметесь ли вы поехать в Батум. Я дам вам явки к своим людям. Вы человек опытный, имеете старые связи. Что скажете?
При упоминании о явках, Катя оживилась, но, чтобы не выдать себя, просила подождать день-другой.
Костин назначил встречу через три дня.
Приезд Валико сразу разрешил все. сомнения и вопросы.
Оставаясь незамеченным, он присутствовал при разговоре Костина с Катей, побывал на концерте Вацлава и с нетерпением повторял:
— Это они, они. Берите скорей, а то упустите.
Но Костин не торопился. Он знал, что делает, и бил наверняка.
Валико зашел к Кате, которая видала его у генерала Драценко в Батуме.