Теперь Мишелю нравились серенькие дни, шум ветра, потрескивание пламени в комнате. Нравилось раскладывать по порядку документы, которые от него никто не пытался скрывать - хоть те же редкие письма Эмиля Фершо.
- По мере работы я буду вам объяснять,-сказал Фершо.
Было ли это выражением полного к нему доверия или он просто считал молодого человека столь мало значащим существом, что ему можно было обо всем рассказывать? Этот вопрос мучил его-ведь могло быть и то, и другое.
- Снова об Аронделе, - сердито бросил господин Фершо, закончив читать письмо из Конго.-Ублюдок с почты в Маколи пишет, что, как раз когда туземцы принесли сдавать кокосовый орех, появились жандармы. Они присутствовали при завесе товара и конфисковали весы и гири.
- Гири были стандартные? - спросил Мишель.
- Конечно, нет. И цены назначаются соответственно. Туземцы, наверное, очень удивились происшествию. Ведь когда обман допускается обеими сторонами, нет никакого обмана.
Повернув одновременно головы к окну, они прислушались. Из тумана вынырнула огромная желтая машина и остановилась перед домом. Высокий и сильный шофер в безупречной ливрее вылез из нее и открыл дверцу. Хотя мужчина, который вышел из машины, ничуть не напоминал господина Дьедонне, Мишель сразу узнал его брата. Как и все, он прошел через кухню, остановившись на минуту, чтобы поговорить с Жуэттой. Был слышен его голос, голос человека, привыкшего демонстрировать свой веселый нрав.
Дьедонне не пошевелился, чтобы встретить его. Не зная, что ему делать, Мишель смотрел на дверь. Она растворилась и тотчас послышалось:
- Можно войти?
Эмиль Фершо, который был моложе брата на три года, оказался выше ростом, более широк в плечах, более плотным. Он отличался полнотой, которую именуют дородностью. Протянув руку в перчатке из свиной кожи, он спросил:
- Как поживаешь?
Все это производило неожиданный эффект в атмосфере дома, к которой Мишель уже стал привыкать. Манеры этого человека коробили точно так же, как его добродушный тон, хорошее настроение и светская непринужденность.
Эмиль Фершо был в охотничьей одежде. Он приехал прямо из Солони, пояснил он. У него там был замок, и, судя по всему, это был образцовый владелец замка. На нем были очень светлые брюки для гольфа, белые гетры, коричневый пиджак из плотного и мягкого твида, а на голове - зеленая шляпа с перышком сбоку.
- Сначала я подумал тебе позвонить и предупредить о приезде, но так как был уверен, что застану либо здесь, либо в Кане...
Он был свежевыбрит. Кожа на лице розовая с легкими красными прожилками. Под ухом осталось немного пудры. В комнате запахло папоротниковыми духами.
Эмиль Фершо посмотрел на вставшего Мишеля. Не выразив удивления, с легким любопытством благосклонно помахал рукой.
По-прежнему стоя у огня, Дьедонне не тронулся с места и смотрел на брата.
Остальное Мишелю не было видно. Чтобы побороть смущение, он стал перекладывать бумаги, а затем, пробормотав: "извините", направился к двери. Его никто не стал удерживать, и он вышел в коридор.
От этой встречи, продолжавшейся несколько секунд, у него осталось смутное ощущение, в котором предстояло еще разобраться. Одно было очевидно: Эмиль Фершо был не в своей тарелке. Этот светский человек с непринужденными манерами испытывал перед братом неловкость. А тот? Какое выражение было на его лице? Мишель мог поклясться, что в глазах Дьедонне Фершо промелькнула нежность. Но не мужская, а скорее нежность мальчишки к младшему брату. В них была также доля печали. Лицо Фершо все время выражало печаль, причину которой Мишель не знал.
Утром, когда он вернулся из Вера, во взгляде патрона была горечь. Однако он не произнес ни слова упрека. Казалось, он все знает, все понял и просто не дает себе труда рассердиться, уничтожить своего собеседника. Более того: он устранялся.
Мишель сам не знал, отчего ему пришла на память строчка из Святого писания: "Раньше, чем пропоет петух, один из вас предаст меня..."
Моде нечего было делать. Он взял на вешалке шляпу и плащ, миновал кухню, намереваясь пройтись по берегу моря. Внушительный шофер Эмиля Фершо, к которому присоединился Арсен, накрывал капот плотным покрывалом.
Не успел Мишель пройти и пятидесяти метров, как окно в доме открылось и Дьедонне Фершо, несмотря на свое отвращение к холоду, что-то сказал Арсену, и тот бросился за Моде.
- Хозяин просил сказать, чтобы вы далеко не уходили. Вы можете понадобиться в любую минуту.
Арсен был настроен игриво: наконец-то он снова в компании людей своего круга.
Мишель стал бродить по дюне на полпути между домом и морем, где начался прилив. Вскоре оба шофеpa уселись на кухне за бутылкой вина, за которой Арсен сходил в подвал. Мамаша Жуэтта суетилась по хозяйству. Не прошло и получаса, как Арсен уехал в Кан. Его коллега проводил его до машины, и в ту минуту, когда он закрывал дверцу, Арсен незаметно сунул ему в руку конверт, а тот опустил его в карман куртки и с независимым видом вернулся к дому.
Что бы это могло значить? Разве не сказал Арсен, что находится на службе у Эмиля Фершо, что тот временно прикомандировал его к брату? Разве не намекнул он, что в его задачу входит в некотором роде присматривать за ним?
Утром Лина ничего не поняла в восторгах мужа. Но способен ли он был сам разобраться в своих чувствах к патрону, которого еще так мало знал?
Он восхищался им. Во-первых, потому, что тот был богат и могуществен, и одновременно его коробило, даже возмущало то, как он пользуется своим состоянием. Еще три дня назад он мог бы восхищаться и Эмилем Фершо, который жил на широкую ногу, вкушал радости жизни, окружал себя максимальной роскошью. Теперь же он находился в нерешительности, убедившись, какой дешевой вульгарностью отличается его поведение.
В эту минуту Моде очень хотелось быть рядом с братьями. Интуиция подсказывала, что приезд Эмиля грозит опасностью, что, несмотря на выраженную сердечность, он приехал как враг.
Издалека ему было трудно их разглядеть. За окнами первого этажа с отблесками пламени, танцевавшими на стеклах, ничего не было видно. Неужели Дьедонне наконец-то сел? Или по-прежнему стоял спиной к огню, наблюдая за говорившим братом?