Ему просто надо было немного потерпеть, не закусывать удила. Фершо, вероятно, быстро устанет от диктовки, и тогда Мишель сможет уйти задолго до того, как отчалит "Сайта Клара".
Все это он отлично знал, но справиться с собой не мог.
Старик тоже чувствовал свою неправоту. Ему было стыдно, и тем не менее в течение двух часов он с трудом надиктовал несколько страниц, которые придется разорвать на другой день.
Он остановился только тогда, когда действительно устал. И, тщетно пытаясь удержать Мишеля, стал разыгрывать комедию-схватился за грудь, принял пилюлю, прошептав:
- Я плохо выгляжу сегодня?
- Как обычно.
- Пощупайте мой пульс, Мишель.
- Что вы еще придумали? Ваше сердце бьется, как мое, только тише. Это нормально.
- Я уверен, что сегодня вечером будет припадок.
- Надеюсь, вы позволите мне сходить поесть?
Он отправился в свою комнату, где не было ничего, кроме постели, умывальника да вешалки, прибитой к стене. Ни обоев, ни штор.
Моде тщательно умылся, надушился, напомадил волосы и надел свежий белый костюм, еще потрескивавший от крахмала.
- Мишель! - позвали его, когда он направился к двери.
Но тот, как мальчишка, в надежде, что его не услышат, бросил:
- А пошел ты!..
Так случилось, что "Сайта Кларе" предстояло ждать своей очереди для входа в канал до трех утра. Пассажиры высыпали на набережную. В этот вечер все кабаре - "Атлантик" с его сиреневыми огнями, "Мулен Руж", "Тропик", другие заведения - были забиты до отказа. Негры-зазывали и мулаты старались изо всех сил. Шоферы такси подбирали пассажиров, подкатывая к тротуарам. До позднего вечера остались открыты два больших магазина.
Мишелю не удалось повидаться с Биллом Лигетом, который, видимо, был на вахте и не смог покинуть корабль. И он уже собирался подняться к нему на борт, когда его внимание было отвлечено совсем по другим причинам.
В конце концов он увязался за еще молодой, рыжей, плотной женщиной в белом платье, вышедшей из "Базар Паризьен", и в час ночи сидел с ней за столиком в дальнем углу "Атлантика", подальше от оркестра и танцевальной площадки.
Она оказалась вдовой, американкой, была богата, судя по крупным драгоценностям. Под столом у них уже валялись три или четыре бутылки из-под шампанского.
Сидевшая неподалеку от него между все время хохотавшим лысым человеком маленького роста и другим, казавшимся меланхоликом, Рене поглядывала в сторону Мишеля, и они обменивались улыбками людей, понимающих друг друга.
Она же взглядом указала ему на дверь, связывавшую кабаре с баром.
Там рядом с красной драпировкой стоял Фершо, разговаривая с посыльным.
Они увидели друг друга. Старик жестом позвал его, но Мишель повернулся к американке.
С этого, в общем, все и началось. Но развязал все последующие события, конечно же, взгляд Фершо из-под полуопущенных век, когда он лежал на веранде в полосатом свете от жалюзи, а Мишель бессмысленно стучал на машинке, предаваясь своим горьким мыслям.
Конечно, Фершо мог бы тотчас закрыть глаза, притвориться спящим. Но было уже поздно. Этот взгляд, со всем тем, что он содержал, оказался зафиксирован навсегда.
Целая цепь случайностей и совпадений сделала этот день в Колоне совершенно необыкновенным, который бывает лишь раз в несколько месяцев. Случайностью, скажем, было то, что "Сайта Клара", задержавшись из-за сильной волны в Карибском море, пришла с опозданием на час, всего через несколько минут после того, как в шлюзе занял место огромный японский танкер. И теперь между капитаном и властями канала шли переговоры. Приход "Стеллы Поларис" еще более осложнил ситуацию. Эта роскошная яхта, в прошлом принадлежавшая норвежскому королю, совершала кругосветное путешествие с двумястами богатейшими пассажирами. "Сайта Клара" прибыла, стало быть, с опозданием, а "Стелла Поларис" раньше времени, поэтому им обоим, вместо того чтобы побыть на стоянке обычные три-четыре часа, предстояла задержка до глубокой ночи.
Все это и привело к тому, что город оказался наводнен американскими пассажирами, космополитической публикой со "Стеллы Поларис", к которым добавилась к шести часам толпа с "W", направлявшегося вниз по каналу из Сан-Франциско во Францию.
Обо всем этом Мишель узнал, заскочив к Джефу. Его заведение, в котором он чаще всего столовался, находилось на полпути от дома Вуольто до порта. И хотя Джеф был бельгийцем, даже фламандцем, оно со своими мраморными столиками, скамьями, обитыми красным молескином, металлическими, тщательно вычищенными шарами и рекламами французских аперитивов на зеркалах, считалось самым французским заведением в Колоне и во всем Кристобале.
В этот час кафе было пусто. Отодвинув бамбуковую занавеску, Мишель направился к стойке, за которой огромный, заплывший жиром Джеф беседовал с посетителем.
- Привет, юноша! Старый кайман дал тебе отпуск? Что выпьешь?
- Маленькую рюмку перно. Значит, пассажиры "Сайта Клары" еще на суше?
Только теперь Мишель узнал клиента, стоявшего к нему спиной и теперь смотревшего прямо на него. Это был Суска, которого также называли Голландцем, хотя в его жилах было столько же голландской крови, сколько и индейской. Он протянул Мишелю широкую влажную и мягкую руку, которую тот с отвращением пожал. Затем эта рука, как всегда, погрузилась в широкий карман и вынула оттуда мумифицированную головку индейца племени Хиварос, уменьшенную до размеров детского кулачка.
- Не хочешь продать одну?
Суска был такого же огромного роста, как и Джеф, которого можно было вполне назвать колоссом. Такой же широкий в плечах, но весь какой-то дряблый, так что смотреть на него было неприятно. Кожа его напоминала поверхность гриба. Голова была ненормально широкая, а лицо лунообразное с двумя тонкими щелками для глаз, большой щелью для рта и многочисленными оспинами.
- Сколько их у тебя? - спросил Джеф.
Голландец осторожно достал из бездонных карманов три головки. Каждая была завернута в грязную вату. Губы на этих человеческих головках были сжаты кусками веревки. От них пахло формалином, а из одной головки будто сочилась влага.
Эти головки, изображающие мертвых врагов, служат для оккультных церемоний.- Прим, перевод.