Мишель добрался до галереи, поискал выключатель, ощупью прошел до двери и толкнул ее.
- Кто там?
- Это я, - ответил он.
- Уже вернулся?
Она проснулась еще до его прихода, потому что быстро пришла в себя. Как и Лина, она любила понежиться в темноте, неизменно держа руку на животе.
Мишель это знал, и в тот момент, когда зажег свет, убедился, что... Он не ошибся. Левой рукой она защитилась от света, а правую держала между бедрами. Была голая, простыня отброшена к ногам. Он смотрел на нее без желания, как на товарища. Был рад встрече, испытывая чувство сообщничества, которое связывало их обоих.
- Который час? Раз ты вернулся, значит, уже за шесть!
- Семь часов.
- Все хорошо прошло?
- Очень.
- Надеюсь, ты не ходил к старику?
- Не ходил и, вероятно, не пойду никогда.
- А еще говорят, что дряни - женщины! Ты обошелся с ним очень жестоко!
- Увидишь, он все равно будет приставать ко мне повсюду.
- Что ты собираешься делать?
Присев на край постели, он ответил:
- Еще не знаю.
И все. Но этого было достаточно. Разговаривая с Рене, можно было не опасаться, что тебя не поймут, как надо. То, как он присел на край постели, и то, как погладил ее бедра, придавали его словам их истинный смысл: "Еще не знаю".
То есть частично все зависело от нее. Но только частично. Он не брал на себя никаких обязательств. Просто вернулся в Колон без четких планов на будущее- ближайшее будущее, и пока искал кров у Рене.
- Ты сказал, что мы поужинаем вместе?
- Да.
- Ты голоден?
- Не очень.
Раз ей хотелось понежиться в постели, поболтать в интимной обстановке - пусть так.
- Рассказывай...
Он не удержался от своей мерзкой привычки:
- О чем?
- Кто она такая?
- Некая мистрис Лэмпсон, американка, как ты, наверное, догадываешься.
- Не смей о ней говорить гадости. Дальше?
- Как ты ее находишь?
- Главное, я знаю, как она тебя находит.
- Что ты хочешь сказать?
- Сам знаешь не хуже меня. Она смотрела на тебя, как бедная девочка на витрину кондитерского магазина. Замужем?
- Вдова. Муж был крупным промышленником в Детройте. Изготавливал секретные и висячие замки. У нее по-прежнему контрольный пакет акций.
- Сколько ей?
- Тридцать пять.
- И что было дальше?
- Что дальше?
- Не хочешь говорить?
- Она привела меня к себе в каюту. Мне стало немного неловко из-за Билла Лигета.
- Ну и дурак же ты!
- Почему?
- Напрасно врешь. Ты был в восторге от того, что мог показаться с ней Лигету. Держу пари, что у нее каюта "люкс".
- Действительно. Только сначала она позвала меня в бар. Он был закрыт, так она заставила его нарочно открыть.
- Чтобы показать тебя своим спутникам. Понятно!
Все было именно так. Он это знал. И хотя был сначала немного сбит с толку, распространяться ему не хотелось. Неужели Рене догадалась? Мистрис Лэмпсон вела себя с ним в точности, как мужчина, добившийся благосклонности женщины. Всю инициативу она взяла на себя. Позвала его в Панаму, заказывала шампанское, а глаза говорили всем:
- Ну, не прелесть ли он?
Вопросы, которые она ему задавала в течение вечера, тоже были мужскими вопросами, которые задаются случайно встреченной, и при некоторых ответах проявляла ту же растроганность, что и зрелый мужчина, слушая ответы девчонки.
- Бедняжка, вы действительно были женаты?
Ее все забавляло. Все волновало. Тем не менее, несмотря на шампанское, она выказывала редкую догадливость, продолжая наблюдать за ним и не скрывая сомнений, которые хотела рассеять.
В "Атлантике", скажем, она передала ему свою сумочку для расчета за шампанское и, притворяясь, что не смотрит в его сторону, наблюдала в зеркале, что он сделает со сдачей.
Он был также убежден, что в тех различных местах, где они побывали, в магазинах, где сделали покупки, она старалась узнать, не получает ли он комиссионные.
- Вы такой милый, беби...
Даже его сверстница, чуть помоложе, Лина, говорила с ним с материнскими интонациями. А Рене? Соглашаясь с ним жить, разве стремилась получить в его лице защитника, как было с ее прежним дружком? Он был для нее красивой вещицей, прелестным зверьком, которому из-за его обезоруживающих гримасок хотелось все простить.
И тем не менее обе они почувствовали, что у очаровательного зверька прорезались зубы, а во взгляде появилось выражение жестокости. Во всяком случае, американка это почувствовала. В какие-то минуты он видел, что она его боится.
- Оказалось, что в каюте нельзя было запереть дверь,- сказал он Рене.
- А ты не знал?
Ей приходилось бывать у пассажиров с американских судов. Он же не скрыл удивления, спустившись в каюту и видя, что она оставляет дверь открытой.
- Вы не закроетесь?
- Запрещено, дорогой... На корабле, как в гостинице. Исключение делается только для мужа и жены...
Простая штора вздувалась от ветра, отделяя каюту от коридора. Женщина вызвала стюарда и заказала бутылку виски, лед и сельтерской воды.
В это самое время судно проскользнуло первый шлюз. Перед тем как войти в ванную, она быстро огляделась и вынула ключ из чемодана.
- Только пять минут, дорогой!
Мишель был уверен, что женщина оглянулась снова, чтобы убедиться, не забыла ли чего-нибудь. Такие приключения были ей явно не в новинку.
- У нее прекрасное белье. И судя по драгоценностям...
Там все было роскошное, вплоть до мелочей, до огромных чемоданов с ее инициалами, мундштука, отделанного драгоценными камнями, массивной серебряной рамки для фотографии...
Выходя из ванной в дезабилье звезды, она сказала:
- Твоя очередь, беби.
Он еще был под впечатлением ее роскошного несессера. Рене казалось, что она все видит своими глазами.
- Она осталась довольна?
Этого он пока не знал и не мог ничего сказать Рене. Никому.
Конечно, он был возбужден шампанским и виски. Но в какие-то мгновения в объятиях этой женщины, которую совсем не знал, сохранявшей полное самообладание, он почувствовал себя ужасно несчастным.
Особенно оттого, что был беден, а бедность унижала его. Все кругом говорило ему о том мире, который он до сих пор лишь наблюдал издалека. Дверь в него ему приоткрыли на ночь, подобно тому, как знатный сеньор из каприза открывает свою для уличной девушки.