- Сколько денег ушло на школу святого Варфоломея и на Принстон - и все кончилось тем, что он стал калифорнийцем.
- И мой брат учился в школе святого Варфоломея. А потом - в Гарварде. Наш род живет в восточной части Массачусетса с семнадцатого века, а он считает себя мексиканцем. Думаю, примерно так же рассуждали родители первого Хиббарда, ставшего американцем.
- Многие бежали сюда от религиозных преследований, - сказал Джордж.
- Но не Джон Хиббард. Он не был в числе английских колонистов. Он приехал позже - промышлять шкурами и салом. К концу жизни мой прадядя владел обувным предприятием, и этим, в основном, его отношение к шкурам и салу ограничивалось. После его смерти никто не пожелал продолжать его обувное дело, и вдова продала его. А спустя немного времени начались поставки обуви Союзной армии, и разбогател на них уже другой человек, а именно - ваш соученик, Элан Эймс.
- Так вот откуда у него капитал.
Хиббард кивнул.
- Теперешний его капитал - да. Он не имеет отношения к более ранним источникам доходов Эймсов.
- Впервые об этом слышу.
- В штате Массачусетс много также Адамсов, Уорренов и Брэдфордов. Да и Хиббардов немало. Не все Лоуэллы, числящиеся в телефонном справочнике Бостона, являются родственниками Ларри. Не все Лоуэллы - те именно Лоуэллы, особенно в Ньютоне и его окрестностях.
- Это верно, - сказал Джордж. - Однажды в отеле выкликали мое имя, и за меня ответил другой Джордж Локвуд. Он упрямо доказывал, что он такой же Джордж Локвуд, как я. "Пусть так, - сказал я. - Но я-то знаю, что меня разыскивает мой брат. А ваш брат тоже зовется Локвудом или он выбрал себе более красивую фамилию?" В другой раз я ехал в спальном вагоне из Филадельфии в Бостон, а моим проводником был Джордж Локвуд. Как выяснилось, не такая уж это редкая фамилия. Не совсем такая, как Смит или Браун, но более распространенная, чем Солтонстолл.
- На моей родине Локвудов тоже довольно много.
- Но в этих местах мы - единственные Локвуды. - Джордж осекся. Он совсем уже было решил посвятить молодого собеседника во все детали своих планов относительно рода Локвудов, но вдруг передумал. Не было в тоне этого человека доброжелательства; откровенность, которую они позволяли себе в ходе беседы, была вызвана отнюдь не чувством взаимной симпатии. В то же время Джордж Локвуд, как человек всегда напряженно думающий, упорно искал ответ на вопрос: чем его привлекает Хиббард и чем он сам привлекает Хиббарда? Ему пришло в голову - эту мысль он всесторонне обдумает позже, что Хиббард распознал в нем нового достойного представителя того класса, к которому принадлежат сами Хиббарды.
- Жаль, что будущие поколения Локвудов оставят этот дом пустовать, сказал Хиббард. - Впрочем, может быть, я и ошибаюсь. Кто знает? А вдруг сын Бинга предпочтет жить на Востоке. Но об этом, конечно, рано еще говорить.
- Не очень-то я на это надеюсь, - возразил Джордж. - Вы нарисовали мне весьма яркую картину калифорнийской семьи. Придется подумать и решить, как поступить с домом. Мой младший брат откажется от него - он теперь стал нью-йоркским жителем. Кто же тогда остается?
- Я вас вполне понимаю. Добротное здание, долго простоит. И через двести лет будет таким же. Всякому, даже неопытному человеку видно, как здесь все продумано и сколько вложено средств. - Хиббард встал.
- Хотите посмотреть дом? - спросил Джордж.
- Мне уже давно пора бы ехать, и все же - да, с удовольствием взгляну, как вы тут живете. - Хиббард улыбнулся. - Эти горгульи на камине чертовски зловещие бесенята, верно? Но смешные.
- Я все думаю, можно ли доверить вам одну тайну. Вероятно, можно. Вы ведь состоите в клубе фарфорщиков, не так ли?
- Состою.
- И, наверно, в других обществах, где не принято рассказывать о том, что в них происходит?
- Конечно.
- Хотите быть посвященным в тайну, которую будем знать только мы с вами?
- Если вы во мне уверены. Я умею хранить тайны, но вы-то об этом не можете знать.
- Инстинктом угадываю, - сказал Джордж Локвуд. Он подошел к входной двери в кабинет и повернул в замке ключ. - Теперь возьмитесь рукой за вторую фигурку справа.
- Вторую справа, - повторил Хиббард.
- Поверните ее так, как поворачивают дверную ручку.
- Очень легко поворачивается. Что дальше?
- Дальше - ничего, если вы не толкнете фигурку.
- Вы хотите, чтобы я толкнул ее?
- Да.
Хиббард сделал так, как ему сказали, и панель в стене поднялась, открыв доступ к потайной лестнице.
- Великолепно! - воскликнул Хиббард. - А куда она ведет?
- Наверх - в стенной шкаф моей спальни и вниз - в подвал.
- О, как забавно! И никто о ней не знает? А плотники?
- Плотники - итальянцы из Нью-Йорка. Первоклассные мастера. Они не могут не знать, но им нет никакого смысла рассказывать.
- В идеале, конечно, вам лучше было бы их прикончить, засунуть трупы в мешок и сбросить в Большой канал.
- В идеале - да, но наш канал для этой цели непригоден.
- Есть и другие сложности. Какой цели должна служить эта лестница?
- Пока не знаю. Даже не могу сказать, зачем я велел ее построить.
- Ваши слуги, конечно, ничего о ней не знают?
- Даже жена не знает.
- Зато я теперь знаю, - сказал Хиббард. - А панель можно задвинуть изнутри?
- Да. И фигурка займет прежнее положение.
- Знаете, о чем я подумал, глядя на эту лестницу?
- О чем?
- О шкатулках, которые давали нам в школе святого Варфоломея.
- Они-то и натолкнули меня на мысль соорудить эту лестницу. В школе у меня тоже была шкатулка, только не совсем такая, как у других. По моей просьбе один столяр, старый немец из Пенсильвании, сделал в ней второе дно, и я прятал под фальшивым дном деньги.
- Вопреки правилам, - сказал Хиббард.
- Да. Зато, пока я учился в школе, у меня всегда были при себе наличные деньги.
- Откровенность за откровенность, мистер Локвуд: я делал то же самое. То есть тоже хранил деньги в тайнике. Все время, пока учился в школе. Но не в шкатулке. В ваше время ученикам вообще не разрешалось иметь деньги. Нам же сделали некоторое послабление, но все равно мы имели право получать не больше полутора долларов в неделю. Мне это правило не нравилось, поэтому я нарушал его все шесть лет.