- И спасибо, что защищаешь. В чем же тут дело?
- Вас-то мне нечего защищать. - Эндрю запнулся и с надеждой посмотрел на Джорджа Локвуда, как бы прося его помочь выйти из затруднения.
- Кого же, в таком случае, надо защищать, если не меня?
- Вашу жену, миссис Локвуд. Некоторые ее во всем винят. Вы-то прожили в этом доме всю жизнь, и родители ваши - тоже. Наверное, и отец ваш здесь родился. Вот люди и говорят, что новый дом, стена, пики на стене и то, что вы снесли ферму Оскара Дитриха, - все из-за того, что вы во второй раз женились.
- Но это моя идея - не ее.
- Конечно. Только есть люди, которых невозможно в этом убедить.
- Я и не собирался никого ни в чем убеждать.
- Знаю. Я передаю лишь то, что люди говорят. Вы мало знались с жителями города, но они к вам привыкли.
- Моя первая жена тоже с ними не зналась. Почему же должна якшаться эта?
- Но у той была причина: она часто болела, и все это знали. А теперешняя миссис Локвуд - сильная, здоровая леди. Я передаю вам лишь то, что говорят.
- Ты приехал сюда из Нью-Йорка, Эндрю. Тебе еще пало знакома жизнь маленького городка.
- Однако мне здесь нравится.
- Да, но ты не знал, например, что когда моя мать вышла замуж за моего отца и переехала жить сюда, то городские жители считали ее выскочкой, потому что она разговаривала только по-английски.
- Как это понимать, сэр?
- Она была родом из Рихтервилла, всего в десяти милях отсюда, и, кроме английского языка, знала еще немецкий. Но отец плохо понимал этот язык, поэтому она и разговаривала только по-английски. А горожанам это не нравилось. Они обращались к ней по-немецки, а она отвечала им по-английски. Они осуждали ее за все, что бы она ни делала. И знаешь почему?
- Ну, причин может быть много.
- Причина одна. Она была женой Авраама Локвуда, моего отца, который вздумал искать себе невесту в десяти милях отсюда. Теперь история повторяется. Но я рад, что ты за меня заступаешься. Полагаю, что и за миссис Локвуд - тоже.
- Еще как, - ответил Эндрю. - Одному парню даже по морде пришлось дать.
- За что? Он сказал что-нибудь о миссис Локвуд?
- Он взял свои слова обратно.
- Рыцарство - хорошее дело, но побереги себя. Доброй ночи.
- Доброй ночи, сэр.
Джеральдина Локвуд вернулась домой, в свою красную кирпичную коробку, на следующий день к вечеру.
- Ага, затопил камин! Как хорошо, - сказала она, входя в кабинет мужа.
- Это все, что ты можешь мне сказать при встрече?
- Ты хочешь знать, собираюсь ли я тебя поцеловать? Нет, не собираюсь. Я, кажется, простудилась: чихаю от самого Истона. Могла бы отомстить тебе и заразить, но я не такая зловредная. И потом - какое право ты имеешь на поцелуй? Ты вел себя по-хамски, Джордж, и мне это совсем не правится.
- Возможно. Бывает.
- Так вот: мне это не нравится. Да, да, не нравится. А ты даже не извинился.
- Это избавило бы тебя от простуды?
- Не связывай простуду с моими чувствами. Простуда здесь ни при чем. Впрочем, нет. Почему ты послал Эндрю не на "линкольне"?
- Потому что в "пирс-эрроу", как я надеялся, легче простудиться.
- Этого я тебе не прощу, вот увидишь. Припомню все, что было в последние два-три дня. Пойду приму ванну и лягу в постель. И не утруждай себя, не приходи желать мне спокойной ночи.
- Хорошо, Джеральдина. Как тебе будет угодно.
- Где моя почта? Пришли посылки?
- Спроси у Мэй.
Одним из пассажиров вечернего поезда, прибывшего из Филадельфии в конце февраля 1921 года, был Бинг Локвуд, иными словами Джордж Бингхем Локвуд-младший, высокий стройный молодой человек двадцати двух лет. На нем были светло-коричневая шляпа и длинная енотовая шуба. Шуба была расстегнута, и из-под нее виднелся светло-серый английский костюм. Ноги были обуты в черные ботинки с квадратными носами, перетянутые в подъеме черными союзками. Он вышел из пульмановского вагона и, став на носки, посмотрел поверх толпы сначала в одну сторону, потом в другую. На перроне, по бокам от него, стояли великолепный английский вещевой мешок из свиной кожи и не менее великолепная теннисная сумка, тоже из свиной кожи. И одежда и вещи этого человека отвечали последней моде, принятой у студентов-старшекурсников, но держался он сейчас без свойственной этой породе людей развязности.
- Привет, Джорджи. Погостить домой на субботу? - спросил Айк Венер, заведующий багажным отделением.
- Здравствуйте, мистер Венер. Не видели нашего Генри?
- Нет. Но я, правда, не искал его. И машины вашей не видел. Может, еще приедет.
Венер ушел, и скоро Бинг Локвуд остался на перроне один, все время поглядывая на часы. Прошло пять минут.
- Видно, придется тебе поразмять свои длинные ноги, Джорджи, - сказал подошедший опять Венер. - Или позвонить к тебе домой? Пойду позвоню, если хочешь. А ты пока здесь посмотришь.
- Нет, спасибо, мистер Венер. Пожалуй, пойду пешком.
- Может, что неладно, Джорджи? Дома что-нибудь не в порядке? Надеюсь, матери не стало хуже.
- Все хорошо, спасибо. До свидания, мистер Венер.
Бинг Локвуд прошел два квартала на восток, потом - три квартала на юг и оказался у родительского дома. Отворив дверь, он вошел, оставил вещи, шубу и шляпу в холле и направился в кабинет отца.
- Здравствуй, отец.
Джордж Локвуд отложил вечернюю газету в сторону.
- Здравствуй, сын.
- Ну, вот и я.
- Вижу, что ты. Садись, чего стоишь. Не жди, когда тебе скажут, что делать.
Сын сел на стул и закурил.
- Давно ли перестал носить подтяжки? Или в Принстоне другая теперь мода?
- Неужели ты начнешь нашу беседу с того, что станешь критиковать мою одежду? - проворчал Бинг.
- Да с чего ни начни, повод покритиковать тебя найдется. Разве не так?
- Наверно, так. Но не с подтяжек же начинать, черт побери.
- Ладно. Оставим подтяжки. Начнем с твоей манеры разговаривать.
- Ну, извини.
Джордж Локвуд встал, открыл лежавший на письменном столе серебряный портсигар и вынул сигарету. Хотел было закурить, но передумал, взял портсигар в руки, осмотрел со всех сторон и протянул сыну.