- Наверно, ты прав.
- Слышишь? Часы бьют полночь.
- Ага. Сутки кончились. Наступил понедельник. Начало недели. Но не для Чэта.
- Да, не для Чэта. Для него все кончилось.
- Ну и устал же я, черт возьми.
- Спи. Не борись со сном. Спи, Джордж.
- Попробую.
Когда О'Берн накрывал его одеялом, он уже спал.
На дознании их долго не продержали и вообще обошлись с ними вежливо, поэтому Джордж удивился, когда О'Берн, выходя из муниципалитета, сказал:
- Черт! Как я рад, что мы оттуда выбрались.
- Это было легче, чем я ожидал.
О'Берн осмотрелся вокруг и сказал:
- Вот что я получил по почте во вторник, уже после смерти Чэта. В конверт были вложены и те двести долларов, что я одолжил ему в субботу. Читай.
"Нед! Все ни к чему. Даже если я и достану денег, на этом мои беды не кончатся. После позора, который я навлек на своих близких, я не смогу смотреть им в глаза. Спасибо тебе за то, что ты был настоящим и верным другом. Прощай. - Э.Ч.".
Они стояли под уличным фонарем. Прочтя записку, Джордж Локвуд вернул ее О'Берну.
- Не знаю, хранить ее или сжечь. В некотором роде это - документ, сказал О'Берн.
- Да, но они вынесли заключение, единственно возможное по этому делу. Чэт повесился в состоянии умопомрачения - так, кажется, они это сформулировали. Ты поступил правильно, Нед. Если бы ты показал им записку, они засыпали бы тебя вопросами. Лучше дать этому делу заглохнуть.
- Да, если отец девушки будет молчать.
- Теперь уже нет смысла поднимать шум.
- А родные Чэта?
- Чикаго далеко от Нью-Брансуика. Не думаю, что он будет скандалить. Какой смысл? Если даже он приедет в Чикаго, родные Чэта ему не поверят. И в судах такие дела не разбирают.
- Жаль, что я не знаю фамилии этой девицы.
- А что бы ты сделал?
- Может, ничего бы не сделал, а все же нехорошо получилось. Представь себе: мы с тобой - единственные, кто знает, почему Чэт пошел на такой шаг.
- И слава богу. Пусть так и останется.
- Хорошо. Поклянемся? Торжественно клянусь, что я никогда не разглашу того, что знаю о смерти Энсона Чэтсуорта.
- Торжественно клянусь в том же, - сказал Джордж Локвуд.
Их верность клятве подверглась испытанию на следующий же день: обоих вызвали к профессору Риверкомбу.
- Локвуд, через несколько дней здесь будет мистер Чэтсуорт. Он потребует сведений. Считаете ли вы нужным что-либо мне сообщить?
- Нет, сэр.
- Совсем ничего? Я уверен, что вы знаете больше того, что показали на дознании.
- Почему вы так уверены, сэр?
- Не отвечайте мне вопросом на вопрос. Вы же знаете, почему Энсон покончил с собой.
- Мне нечего сказать, сэр.
- Что ж, угрожать я не собираюсь. Но на дознании вы принесли присягу.
- Они просили меня рассказать лишь то, что я видел.
- И говорить всю правду, только правду и так далее. Вы уклоняетесь от ответа, Локвуд.
- Вы можете иметь свое мнение, сэр. Но меня не было здесь все воскресенье. Я уезжал в Лебанон, штат Пенсильвания. Последний раз я видел Чэтсуорта в пятницу.
- Не начинайте доказывать свое алиби, Локвуд. Я ведь хочу лишь знать, можете ли вы сообщить семье Чэтсуорта что-либо утешительное.
- Нет, сэр, не могу.
- Из этого следует, что нечто неутешительное вы могли бы сказать. Ну, ладно. Можете идти.
- Благодарю вас, профессор. - Джордж Локвуд встал и направился к выходу.
- Локвуд, - остановил его Риверкомб.
- Сэр?
- На прошлой неделе у меня был один посетитель. Из Нью-Брансуика.
- Да, сэр? Из Рутжерса?
- Вы же знаете, что не из Рутжерса. Очень приличный человек. Рабочий. И приезжал он сюда на свои деньги. Он сказал, что хотел видеть Чэтсуорта. И даже сообщил мне зачем.
- Сообщил?
- Да. Я хочу, чтобы вы и О'Берн знали, что, когда сюда приедет мистер Чэтсуорт, я расскажу ему об этом посетителе; все дальнейшее будет зависеть от мистера Чэтсуорта. Никакой официальной позиции мы в этом деле занимать не намерены. Чэтсуорта нет в живых. Но я хочу сказать вам с О'Берном, что лично я - в данном случае я говорю неофициально, от своего имени - не могу не восхищаться вашей верностью другу. Желаю вам оставаться такими и впредь, когда покинете Принстон.
- Попытаюсь, сэр. Благодарю вас.
Джордж Локвуд и Нед О'Берн сопоставили сказанное профессором Риверкомбом. Выяснилось, что обе беседы были почти одинаковы.
- Я спросил у него фамилию того человека из Нью-Брансуика, - сказал О'Берн.
- И что?
- Он ответил, что это не мое дело. По-моему, он прав.
- У меня нет желания ее знать.
- Да и у меня теперь нет.
Смерть Энсона Чэтсуорта отвлекла молодых влюбленных от неприятных воспоминаний о размолвке Джорджа с судьей. Лали была исполнена сочувствия и выражала его горячо, даже, пожалуй, чрезмерно: в письмах, которые она присылала ему по три раза в неделю в течение двух недель после самоубийства Чэта, она не упоминала ни об отце, ни о брате, ни о своих переживаниях, вызванных вспышкой отца. Вместо этого она писала о грустных чувствах, навеваемых смертью, о мистике самоубийства, о приближении весны, новой жизни и новых надежд. Первое такое письмо его обрадовало, но остальные показались надуманными, неискренними, продиктованными расчетом, и Джордж целых пять дней не мог заставить себя ответить ей. Встревоженная его молчанием, она решилась послать ему телеграмму:
ОБЕСПОКОЕНА ОТСУТСТВИЕМ ПИСЕМ НАДЕЮСЬ ВСЕ ХОРОШО ЦЕЛУЮ.
Он показал телеграмму О'Берну и объяснил ситуацию. О'Берн покрутил головой.
- Извини, Джордж. Я не хочу ничего говорить.
- Я не прошу совета, - сказал Джордж Локвуд.
- Нет, просишь. А я не хочу советовать.
- Я просто поговорить хотел.
- Ты хочешь заставить меня высказаться. Лучше не надо. Что бы я ни сказал, все будет не то. Это - твоя проблема. Напиши письмо, несколько писем. Полдюжины. И не показывай мне. Выбери то, которое выражает твои мысли и чувства, и отправь заказной почтой. Несколько лишних пенни не разорят тебя.
- Ты заключаешь, что я скуп?
- Не я заключаю, а из этого следует, как должно быть тебе известно из уроков логики, которой тебя обучали в школе святого Варфоломея.
- Ну хорошо: намекаешь. Ты намекаешь, что я скуп?
- Да уж нельзя сказать, чтобы ты прикуривал свои сигары от десятидолларовых банкнот. В последнее время.