- Ну и ну! Настоящее княжество.
- В этом нет ничего необычного, Агнесса. На Западе встречаются поместья с радиусом в сорок - пятьдесят миль. Некоторые старинные испанские семьи владели целыми штатами. На Востоке это исключено. Слишком здесь все застроено и много железных дорог. Лично я не хотел бы здесь расширяться. Все, на что я рассчитываю, это - взять под свой контроль Шведскую Гавань, город моей жены и земли, пролегающие между ними.
- А каковы ваши планы насчет территории к югу и к востоку от нас?
- На юге у нас есть небольшие владения, но в остальной части округа я не заинтересован. Лесами и крупными плотинами там владеет моргановская Железорудная компания. Земельные угодья к югу отсюда слишком холмисты, их трудно обрабатывать. Надо углубиться на двадцать миль южнее, чтобы найти хорошие земли, а это уже территория немцев Рединга и Лебанона.
Воля Авраама Локвуда к жизни, его желание видеть первого внука оказались менее сильными, чем желание Агнессы Локвуд родить ребенка. Когда она была на седьмом месяце беременности, Авраам Локвуд умер от двухстороннего воспаления легких.
Гроб с телом Авраама Локвуда провожал весь город и вся южная часть округа, похороны были торжественными, многолюдными, в Шведской Гавани и в Гиббсвилле были мобилизованы все кэбы для траурного кортежа. Городские улицы, железнодорожные станции, некоторые частные резиденции и "Биржевая гостиница" были заполнены респектабельной приезжей публикой, Агнесса Локвуд, сильно располневшая в связи с беременностью, несколько удивилась такому скоплению людей, однако в ее памяти это событие запечатлелось благодаря двум другим обстоятельствам: в ту ночь, когда скончался Авраам Локвуд, она увидела - в первый и единственный раз - своего мужа плачущим; а в день похорон, вернувшись домой с кладбища, они встретили в холле нижнего этажа даму, которая подошла к Джорджу и протянула ему руку.
- Вы меня не помните, Джордж, но я вас знала, когда вы были еще мальчиком. Я - мать Стерлинга Даунса.
- Конечно, я помню вас, миссис Даунс. Очень любезно было с вашей стороны приехать.
- Теперь я уже не миссис Даунс, а миссис Викершем.
- Прошу прощения. Позвольте представить вам мою жену. Агнесса, это миссис Викершем. Я учился вместе с ее сыном в школе. Вы помните то лето, что провели на Ране, миссис Викершем?
- Помню и никогда не забуду. Ведь именно тогда я по-настоящему познакомилась с вашим отцом и матерью. Я лишь повидаться с вами зашла, Джордж, я спешу на поезд.
Она выпустила руку Джорджа, улыбнулась ему и Агнессе и торопливо вышла.
- Из самой Филадельфии приехала, - сказал Джордж.
- И была влюблена в твоего отца.
- Не знаю.
- Зато я знаю. Это - та самая дама, что была тогда в летнем доме. Вблизи она даже красивей.
- Боже милостивый! Сколько же лет у них это продолжалось? Ну, тебе надо отдохнуть, Агнесса. Не принимай пока больше никого. Все от тебя зависящее ты уже сделала.
Она улыбнулась.
- Все от меня зависящее я сделаю месяца через полтора.
Признательность, которую почувствовал Джордж Локвуд к Марте Даунс-Викершем, была особого свойства. Это не имело ничего общего с ее приездом отдать последний долг его отцу и, в сущности, почти ничего общего - с ней самой. Все дело в том, что Марта нечаянно, сама об этом не догадываясь, открыла ему, что у его отца еще при жизни Аделаиды была, по крайней мере, одна любовница, а Джорджу Локвуду как раз этот предлог и требовался для оправдания своего собственного романа с Лали Фенстермахер-Брауер.
Брак Лали с Карлом Брауером, адвокатом из Рединга, был вызывающе скоропалителен, так как ее родители хотели, чтобы все как можно скорее забыли о Джордже Локвуде. Фенстермахеры не послали Джорджу даже послесвадебного извещения, но он узнал о венчании Лали из газеты "Игл", выходившей в Рединге, и еще из двух филадельфийских газет. В "Игл" был указан домашний адрес Карла Брауера, которым Джордж Локвуд и воспользовался однажды утром, когда вернулся из своего свадебного путешествия.
- Мне нужно видеть миссис Брауер, - сказал он прислуге.
- Миссис Брауер или мистера Брауера? Если вы его хотите видеть, то он в конторе на Пенн-стрит.
- Нет, дело, по которому я пришел, касается миссис Брауер.
- Сейчас я ей скажу. Входите.
Через несколько минут к нему вышла Лали.
- Доброе утро, миссис Брауер. Я от фирмы Вонемейкера. - Эти слова предназначались для служанки.
Лали растерялась, но служанка, замешкавшаяся в холле, не видела ее лица.
- Ах, от Вонемейкера. Пройдите сюда, здесь мы можем поговорить.
Он вошел следом за ней в гостиную - длинную узкую комнату с единственной дверью.
- Принесли образцы? - громко спросила она.
- Они у меня в кармане.
Она понизила голос.
- Ты в своем уме? Говори скорее, если тебе нужно что-то сказать, и больше сюда не являйся.
- Долго я не пробуду.
- Ты ведь женат.
- А ты замужем. Женат. И жалею об этом. Мне жаль не только себя, но и тебя.
- Какое мне дело до твоих семейных неурядиц?
- Ты отчасти повинна в этих неурядицах. Я не могу без тебя.
- Слишком поздно, Джордж. Я теперь замужем, и у меня хороший муж.
- А у меня хорошая жена, но без тебя я все равно не могу. И теперь я знаю то, что хотел узнать. Что и ты без меня - тоже.
- Нет.
- Да.
- Уходи.
- Еще не время уходить. Я еще должен показать тебе образцы.
- Ты с ума сошел!
- В некотором смысле - да. _Голубой будет несколько дороже зеленого, миссис Брауер_.
- _Голубой дороже? Я этого не знала_. Она пошла в подвал. Но ты уходи, слышишь?
- Уйду, но приду опять.
- Я не пущу. Велю тебя не пускать.
- Перестань, Лали. Мы же не дети. Это серьезно. Я ухожу, но не отступаюсь от тебя. Когда ты будешь готова встретиться со мной, пришли записку в Гиббсвиллский клуб.
- Встретиться с тобой? Где?
- Где угодно. Можно здесь, когда уедет Брауер. Приходится же ему иногда уезжать.
- Здесь? В этом доме? Прислуга живет у нас постоянно, она никуда не ходит.
- Уволь ее и найди другую, которая ночует у себя дома.
- Уходи, Джордж. Ты совсем рехнулся. Карл убьет нас обоих. Он любит меня.
- А я, думаешь, не люблю?
- Нет! Нет! Если бы любил, то оставил бы меня в покое.
- Если через две недели ты не дашь мне ответа, я опять приду.
- Не надо, Джордж, Пожалуйста. Не приходи больше.
Джордж вышел из дома и, ликуя, зашагал по направлению к площади. Ее слабость возвратила ему чувство уверенности в себе. Через восемь дней Лали прислала ему записку: "В четверг в девять часов вечера. Калитка в переулке, с другой стороны дома. Со стороны улицы не входи. - Л.".