В 308 о/м сообщили жильцы дома в 8.30.
В ГУВД сообщил ответственный руководства начальник КМ Пасечник в 11.57, окончание в 19.46 3.09.2001 года".
— Про «красного орла» здесь ничего нет, — сказал я, когда прочитал ксерокс с «Оперативной сводки».
Сашка закурил, пожал плечами и ответил:
— А здесь и не должно быть подробностей. Это сводка. В ней все формулируется коротко: множественные ножевые… А ты, кстати, уверен, что был этот «красный орел»?
Как— то уж больно экзотично.
— Не знаю, Саша, — ответил я. На самом деле у меня было чувство, что был «красный орел». Был!
— А по-моему, так запороли наркоманку-проститутку… и никакой тебе ритуальной чертовщины, — сказал Сашка. Он сидел на краю стола, курил и качал ногой.
— А почему проститутка и наркоманка?
— Не знаю, но мне так кажется… презервативы… и прочее. Не всякая телка пойдет трахаться на лестнице.
— Не всякая, — согласился я. — А ты обратил внимание, на каком этаже нашли тело?
— Обратил, на тринадцатом… Ну и что?
— Ничего. Запросто может оказаться, что совпадение. Но в сочетании с «красным орлом» наводит на размышления.
— Гляди сам, — сказал Сашка и протянул руку. — Звони, если что…
Я сидел, курил и думал: «А вдруг прав полковник Крылов, и никакого „орла“ не было? Вдруг перепуганные насмерть жильцы злосчастного дома приняли за ребра лохмотья куртки или плаща белого цвета… Нужно будет узнать, какого цвета была одежда у жертвы? Вон и Зверев сомневается. А у него опыт — будь здоров».
Я сидел, курил, думал. А потом пошел к моим операм.
Оба сыскаря — Зудинцев и Каширин — спокойно резались в нарды. Я не стал на этом акцентировать внимание. Когда требовалось, ребята могли пахать по двадцать четыре часа в сутки…
— Слушайте, орлы, — сказал я, — тело этой девахи сейчас где? В морге?
— Какой девахи? — спросил Зудинцев.
Я вдруг сообразил, что ребята об убийстве на проспекте Рационализаторов ничего не знают.
Я ввел их в курс дела.
— Как бы получить копию заключения?
— У-у, начальник… — протянул Зудинцев. — Это еще когда будет! Месяц пройдет или полтора. Заключение быстро не делают.
— А почему так долго? — удивился я.
Каширин ответил:
— Да потому, что следак наверняка назначил дополнительные экспертизы — гистологию, например, чтобы проверить ее на наркотики. А это довольно долгая история.
— Да мне хрен-то с ней, с гистологией, — сказал я. — Мне важно знать: были вывернуты ребра или нет?
— Щас возьмем эксперта за жабры — все объяснит, — обнадежил Зудинцев. Он достал из стола пухлую записную книжку, полистал ее и нашел то, что искал.
— Вот, — сказал он, — канцелярия судмедэкспертизы.
Набрал номер и включил на аппарате громкую связь, чтобы мы все могли слышать разговор. Аппарат выдал три длинных гудка, затем трубку сняли:
— Экспертиза.
— Але… из Красной армии вас беспокоят. Мы вам третьего числа трупик подкинули с проспекта Рационализаторов. Нельзя ли посмотреть, кому он на разделку достался.
— Подождите, — ответил женский голос из телефона.
Слова «на разделку достался» меня покоробили, а девушку на том конце провода нет. Она сказала: «Подождите». И мы ждали. Видимо, она смотрела по каким-то своим учетам, кому достался «на разделку трупик»… Зудинцев подмигнул нам.
— Алло, — сказала барышня из экспертизы, — ваш труп достался Митрофанову.
— А позвать его можно? И как его, кстати, по имени-отчеству?
— Если не на вскрытии — позову. А по имени-отчеству Иван Палыч.
— Там, — сказал, прикрывая трубку рукой, Зудинцев, — спецы очень толковые и дотошные… На лапшу тело пошинкуют, но до сути доберутся.
— На лапшу пошинкуют — это здорово, — согласился я, и Зудинцев понимающе ухмыльнулся. Родион тоже жизнерадостно оскалился. Через минуту в трубке раздался мужской голос:
— Але, слушаю.
— Иван Палыч?
— Да, слушаю… С кем имею честь?
— Здравствуйте, старший лейтенант Сидоров с Красноармейского РУВД… Мне сказали, что это вы нашу девочку с множественными ножевыми вскрывали?
— Я вскрывал… Что вы звоните без передыху? Пятнадцать минут назад ваш Кузьмин звонил! Что у вас за пожар?
— Именно что пожар, Иван Палыч. Проверяющий из главка приехал, всех прессует — мочи нет. Расскажите в двух словах о характере ранений.
— Я уже все «в двух словах» Кузьмину рассказал, — недовольно ответил патологоанатом.
— Да Кузьмича срочно в прокуратуру выдернули, — ответил, подмигивая нам, Зудинцев. — Выручайте, Иван Палыч… в двух словах. Меня же проверяющий сожрет вместе с говном.
— Ну ладно, — сказал эксперт. Видимо, у них тоже были какие-то свои медицинские проверяющие, и он понял Зудинцева… то есть Сидорова. — Ну ладно, в двух словах так: тридцать четыре колотых и резаных раны…
Довольно тупым, толстым и длинным ножом.
Всю девку искромсал, сволочь! Но это, как говорится, дело обычное… Самое интересное, что он просто выпотрошил ее и вырвал сердце… Ну да вы в курсе, должно быть?
— Нет, к сожалению. Я только сегодня из отпуска вышел.
— Бардак у вас, — проворчал эксперт.
— Бардак, — согласился Зудинцев.
— Вот и я говорю: бардак… никто ни хера не знает.
— Это точно, — согласился Зудинцев. — Значит, говорите, сердце вырвал?
— Мало того, что вырвал — забил его в рот.
«Вот так, — подумал я, — вот так». Зудинцев еще что-то уточнял, но я уже не слушал. Не хотел слушать и не мог слушать.
Потом, позже, я сообразил, что даже сообщение о вчерашнем чудовищном теракте в Нью-Йорке, в результате которого погибли тысячи людей, не подействовало на меня так, как несколько раздраженных фраз незнакомого мне эксперта Митрофанова.
Я встал и вышел из кабинета.
Я встал и вышел. В коридоре столкнулся с Завгородней. Светлана с достоинством несла свой выдающийся бюст, и у меня мелькнула мысль: а может, попросить ее… как бы сказать, поближе поконтачить с оперком Гошей? Тогда Завгородняя, как Матросов, грудью, и все хоккей — мы владеем материалами дела… Но я эту мысль сразу же отогнал.
Сам же всегда наставлял Светку, что журналистика и проституция — не одно и то же.
Завгородняя унесла свой бюст, растаяла в покрытой сигаретным туманом дали коридора. Я пошаркал к себе. В приемной бросил Оксане:
— Ко мне никого не пускать. За исключением наступления крутого форс-мажора.
Оксана у меня умничка, ничего ей объяснять не надо, все сама с полуслова понимает. Она кивнула и сказала: «Хорошо».
В кабинете я сел на подоконник и стал смотреть на пожелтевшие березы во дворе Суворовского училища. Я закурил и какое-то время сидел совершенно бездумно. Жиденький листопад шелестел над строем суворовцев в черных шинелях.
Сигарета обожгла пальцы, я матюгнулся и подумал: "Да что же происходит? Вот лежит за моим окном город. Мой любимый город в предчувствии осеннего наваждения… И где-то в нем притаился зверь, который может искромсать тупым ножом молодую женщину, а потом взломать ей ребра и вырвать сердце.
Как и от вчерашней атаки на Манхэттен, от этой истории за версту разит Голливудом…
Но это не триллер, а реальность. Это не там, на острове посреди Потомака, а здесь, на берегу Невы, у меня дома. Завтра это может повториться".
Я слез с подоконника, сел за стол. На столешнице лежал грязноватый ксерокс с «Оперативной сводки». «Не раскрыто» было написано на листе. Не раскрыто… Прошла уже неделя с момента убийства, а дело не раскрыто…
Итак, что же произошло на тринадцатом этаже дома на проспекте Рационализаторов? Кто эта несчастная женщина? Я ничего не знаю о ней, кроме того, что ей «на вид около двадцати лет». Возможно, что она проститутка? Вполне, вполне возможно. Масса молоденьких дурочек из неблагополучных семей не видят иного пути, кроме торговли собой.