Неизвестно, сколько времени Нертов боролся с течением, пытавшимся отнести его подальше от спасительного берега, но выручили навыки, полученные в спортшколе, где он некогда занимался современным многоборьем. Захлебываясь соленой водой и почти теряя сознание, Алексей старательно греб и греб, вспоминая лягушек из японской сказки, попавших в крынку с молоком. Одна из них, смирившись с судьбой, поджала лапки и утонула. Другая же билась за свою жизнь до тех пор, пока молоко не превратилось в масло. И Нертов, преодолевая слабость, стремился выплыть во что бы то ни стало.
После он не мог вспомнить, как сумел добраться до берега, как Пьер, отправившийся с напарником на поиски друга, нашли его и отвезли к знакомому доктору. Алексей так и не пришел в сознание, пока врач извлекал пулю из его руки и проводил переливание крови. Затем выяснилось, что после ночного купания Нертов подхватил еще и крупозное воспаление легких. Волей-неволей его пришлось оставить лечиться на вилле Пьера, который втайне от друга и от своих колег-католиков несколько раз наведывался в Свято-Николаевский собор и ставил свечи «за здравие».
Когда Алексею стало немного лучше, он попытался проанализировать ситуацию. Выходило, что худшие опасения оправдались — за девушкой велась охота. Причем, причиной были деньги Даутова, который, видно, понимал это, но почему-то недооценил противников. Ибо заказчик похищения, этакий Карабас-Барабас, неизвестен даже приблизительно. В противном случае генеральный директор «Транскросса» давно бы нашел способ устранить опасность. Правда, нельзя было исключить, что Карабас слишком силен и Даутов просто так не мог с ним расправиться, но такая версия была слишком иллюзорна — «В конкретной ситуации, — думал Алексей, — клиенту терять было нечего — он бы пошел на любые контрмеры». А уж возможности Анатолия Семеновича Нертову были известны хорошо.
Когда состояние Алексея перестало вызывать серьезные опасения за жизнь, Пьер рассказал ему о происшедшем в те дни, пока его друг лежал в беспамятстве. Он сообщил также, что пытался связаться со своим петербургским клиентом Даутовым, но тот скоропостижно скончался. Вроде бы от сердечного приступа. Алексей тяжело вздохнул. Дело было не в том, что умер клиент, а значит, бодигард был формально в праве считать себя свободным. Об этом Нертов даже не думал. Просто со смертью Даутова обрывалась надежда и что-либо выяснить об убийстве прежнего клиента — банкира Чеглокова, и более точно определить возможных врагов Анатолия Семеновича, а значит, заказчиков похищения.
Со смертью Даутова, как решили друзья, опасность не миновала и охота за даутовским наследством, по всей видимости, только начинается. В конце концов, посовещавшись, Алексей и Пьер наметили план неотложных действий, которые нужно успеть побыстрее провести во Франции. Кроме того, они решили, что пока не следует никому говорить о спасении Нертова, пусть он некоторое время поживет в загородном доме Пьера, а там видно будет.
— А уж уход-то тебе самый теплый будет обеспечен, — заявил на прощание Пьер, хитро взглянув на друга, — надеюсь, на этот счет сомнений никаких нет?
После этого сыщик ушел по делам, строго-настрого наказав своему однокашнику не вставать с постели без разрешения доктора и пообещав постоянно докладывать о ходе поисков.
Алексей, оставшись один, задумался. Лежать без дела было мучительно, но Нертов понимал, что сейчас толка от него мало. Франция, какая бы она не казалась светлая — страна для него чужая и здесь нормально работать может только настоящий француз. По своим правилам игры. Везде свои правила. Алексей невольно вспомнил службу в военной прокуратуре, когда он, молодой помощник военного прокурора, пытался бороться с укрывательством преступлений.
Думая о прежних делах, Нертов вспомнил про правило «палок», из-за которого так страдала армия. Про эти «палки» было хорошо известно любому, кто сталкивался с военной службой: по недомыслию высшего командования любая войсковая часть считалась благополучной, если там не было официально зарегистрированных преступлений — «палок». В противном случае вся вина сваливалась на «маленьких» командиров, «не обеспечивших поддержания воинской дисциплины». Офицер, выявивший в своем подразделении криминал, вынужден был не передавать злодеев военному прокурору для неотвратимого наказания, а, под страхом собственной ответственности, прилагать все силы, чтобы показать видимость благополучия, по сути — потакать правонарушителям, которые бесстрашно могли совершать все новые и новые преступления. Известно, что силы к укрывательству прилагались немалые: потерпевших солдат прятали не только в гражданских больницах, но и на собственных квартирах, сулили златые горы за молчание, подделывали медицинские документы, пытались споить, задобрить, купить, а то и опорочить сотрудников военных прокуратур.