Бандит собирался опустить свое оружие с размаха на Мэй, поэтому Женьке пришлось рвануть на опережение. Она с разбегу прыгнула, отшвырнув нападавшего на размытое дождями костровище, где жарким летом жгли угли для мангала.
Мужик оказался еще таким живчиком: при падении он выронил лопату, однако тотчас снова был на ногах, держа в руках свое оружие. Он широко размахнулся им, и Женьке пришлось пригнуться; лезвие просвистело над ее головой, взъерошив волосы. Тотчас же последовал прямой выпад — но неудачно: Женевьева отклонилась, и оружие прошло рядом, чуть не коснувшись живота француженки. Девушка успела ухватить лопату за черенок возле рабочей части, но насладиться завершающим ударом не смогла. Бандит дико заорал и, выпустив оружие, упал. Мэй, про которую он забыл в борьбе с Женькой, хватанула его за пах. Девушка лишь успела ухватить собаку за заднюю лапу, когда она попыталась перебраться к горлу несчастного. Впрочем, мужику легче не стало: челюсти, легко переламывающие палки, сделали свое дело. Теперь ничего не мешало обоим проникнуть на виллу.
Они ворвались внутрь одновременно. Пролетев широкий холл, француженка оказалась в большой комнате, видимо, столовой. Там недавно трапезничали: накрытый стол был заставлен грязной посудой — салатниками, блюдами, соусниками, тарелками. Естественно, Женька смотрела не на посуду, а на троих мужчин, оказавшихся в комнате. В одном из них она узнала гостеприимного хозяина, с которым познакомилась на недавних шашлычках, остальные оказались незнакомцами, но всех ждала одинаковая участь. Женевьева пришла сюда мстить за любимого человека, и если владелец виллы не знал, что его охраняют подонки — это были его проблемы. Причем, проблемы очень серьезные.
Первым это понял ближайший гость. Рука Женевьевы, словно лапа разъяренной кошки, метнулась вперед и тут же возвратилась в исходное положение. Но от мимолетного прикосновения нижняя челюсть хрустнула и вылетела из замка. Кроме того, этот удар, сделанный одновременно с подсечкой, помог гостю удариться затылком о край стола, а затем — благополучно затихнуть на полу.
Хозяин вытянул руку с пистолетом — боевым или газовым — Женька не поняла. Оружие тотчас полетело на стол, выбитое носком кроссовки Женевьевы. Хозяин поднял стул, собираясь ударить, но в последний момент решил загородиться им, как щитом. Это не помогло — удар француженки направил этот щит прямо в физиономию коммерсанта, и тот рухнул на паркет, удерживая в руках деревянные обломки.
Третий гость укрывался за столом, визжал, как свинья, и швырял в наступавшую на него Мэй посудой. Собака рычала, но шла вперед, не обращая внимания на осколки. Женевьева схватила со стола высокую, несомненно, антикварную, вазу с фруктами, подняла обеими руками над головой и швырнула в последнего противника. Тот свалился среди опрокинутой мебели и лежал там как бог плодородия, окруженный раскатившимися по полу дарами осенних садов.
Однако это было еще не все. На пороге комнаты возник бандит с карабином в руках.
— Лицом вниз, сука, замочу! — гаркнул он, видимо, не сообразив, что существ женского пола в комнате два.
Взглянув на парня, Женевьева просияла от злобы и счастья одновременно. Это был тот самый негодяй, которого она сфотографировала на вилле, тот самый, который два часа назад убегал от дома покалеченного Арчи. «Что ж, искренние соболезнования»…
Если б он мог понять, что ему угрожает, охранник выстрелил бы сразу, не тратя время на слова, подобно героям дурных штатовских блокбастеров. Но француженка американское кино не уважала и потому не знала, что после подобного заявления следует сначала разоружиться, потом содрать с себя последнюю майку и, сжав кулаки, пообещать: «Сейчас я надеру тебе задницу, сынок»! Вместо этого Женька схватила тарелку со стола и запустила ее словно диск, которым дети играют на пляже. Только масса и скорость летающей тарелки оказались поболее. Ребро посудины точно попало в переносицу парня, не позволив тому нажать на спуск. Другого шанса он уже не получил: Мэй с разбега ринулась ему на грудь и сбила на пол. Тотчас же она была впервые обижена за этот день — Женька, с криками: «Он мой!», оттащила собаку в сторону. Поднатужившись и чуть не плача, она приподняла ошеломленного бандита, снова сбила на пол, пинала ногами, опять поставила, терла морду о стену, держа свою жертву за выдающиеся уши, швырнула ударом в соседнюю комнату, вошла туда следом. Из комнаты донесся грохот сокрушаемой мебели, стоны парня и причитания Женьки:
— Сволочь… За что ты бил Николя? Убью совсем!..
Между тем, Мэй обежала виллу в поисках добычи и скоро наткнулась на подходящую жертву на втором этаже. Это был невысокий парень с пегой бороденкой, стоявший возле компьютера, за которым он недавно работал. Увидев деловито устремившуюся к нему ротвейлершу, парень ахнул, попятился, схватил с подоконника высокую вазу с цветами и швырнул в собаку. Ваза разбилась о высокий черный лоб, что не остановило Машу, а лишь увеличило ее желание поближе познакомиться с бородачем. Но тут собака наступила на кремовую розу, обладавшую роскошными шипами.
Уколов подушечку на лапе, Мэй рассвирепела еще больше, чем можно себе представить, хотя казалось, больше некуда, и рванулась в бой. Бородач неожиданно резво вскочил на стол, заступив подошвой в клавиатуру, отчего на мониторе возникла почти нецензурная запись, перескочил на подоконник и выпрыгнул в приоткрытое окно.
Убегавшему повезло: он приземлился на обширную цветочную клумбу; при этом даже не подвернул ногу. Рычащая псина почти мгновенно оказалась на подоконнике и тоже, не долго думая, ринулась вниз. Ее жертва, несомненно, обладала развитым интеллектом, понимая невозможность спасатись от ротвейлера бегством. Поэтому парень встал на четвереньки и не просто полез, а нырнул головой в подвальное оконце, которое, на его счастье, оказалось раскрыто.
Впрочем, счастье ли? Голова, шея, даже плечи, которые никак было нельзя назвать могучими, проникли в подвал без труда. Благополучно прошло и туловище. А вот с той частью тела, которая играет большую роль в жизни каждого труженика-сидельца, возникли проблемы.
Последней надеждой несчастного, когда челюсти Мэй сомкнулись на его заднице, было то, что, получив дополнительный болевой стимул, он сможет протиснуться в подвал. Увы! Надежда не оправдалась…
Понимала ли скромная (хотя и благородного происхождения) ротвейлерша, что она грызет самого высокооплачиваемого заказного журналиста Российской Федерации Александра Пожаркина? Вряд ли. Мэй не обращала внимания на вопли, доносящиеся из подвала. Потом она брезгливо выплюнула кусок джинсов вместе с приличным шматом мышечной ткани и затрусила к вышедшей из здания Женевьева. Ее ярость догорела до остатка, поэтому она, приласкав собаку, похромала к застывшей у ворот машине. Увидев приближающуюся Женевьеву, с дорожки уполз переломанный привратник. Рядом валялась дохлая овчарка, и катался по траве мужик, все еще державший руками травмированное место.
Из выбитых окон дома доносились охи, вздохи, хриплые ругательства. Из подвала раздался печальный и затихающий стон:
— Проклятый город!..
— Вот он, — Королева протянула Игорю Борисовичу кожаный органайзер.
— Лучше поздно, чем никогда, — ответил тот. — Впрочем, спасибо. Мне будет приятно сообщить в Москву о том, что наследство Ивченко полностью оприходовано. Вам же будет приятно узнать, что я это сообщил.
Королева хотела съязвить в ответ, но промолчала. Игорь Борисович не узнает, какой резкий разговор был у нее двадцать минут назад с Рэмбо. Опять полное отсутствие координации! Дуболомы, выполнявшие его приказы, перехватили разговор Нертова с Арчи и решили проявить инициативу. В результате — незапланированная беготня, новое тело, доставленное не то в больницу, не то в морг. Нет, никакой жалости, и тем более симпатии, к Николаю Иванову она не испытывала. Однако в ближайшие дни и так предстоит сделать очень много — чтобы поддерживаемый ею блок (на самом деле, ее блок, ее детище) прошел в Городское собрание без помех, следовало еще поработать в тех же самых подъездах. Без больниц не обойдется. А значит, любая лишняя жертва совсем ни к чему.