Японский посол в Берлине генерал Осима, посетивший Риббентропа в день выпуска пресс-релиза, высказался еще более осторожно: «Токио считает, что эта публикация необходима, поскольку в деле оказались замешаны несколько высокопоставленных японцев и факт этот широко известен. Если ничего не будет опубликовано, это может привести к возникновению неприятных и опасных слухов. В коммюнике, естественно, не будет никакого упоминания о какой-либо связи между немецкими коммунистами Зорге и Клаузеном и официальными германскими службами в Токио».
Германские власти в Токио с интересом ожидали этого первого и единственного официального заявления японцев по делу Зорге. Оказалось, что накануне выпуска пресс-релиза японская полиция не спускала глаз с посла и высших чинов германского посольства.
Вечером 16 мая в офисе германского агентства новостей кипела жизнь. Двух помощников-японцев попросили подготовить памятную записку с изложением биографии Сайондзи и Инукаи. Люди сновали туда-сюда между офи-сом агентства и резиденцией посла. «Похоже, что посольство отправило отчет о заявлении о деле Зорге».
Следующий день, воскресенье 17 мая, генерал Отт и его жена провели на своей загородной вилле, а вечером вернулись в Токио, чтобы пообедать с друзьями. «Отт не выказывал особых эмоций, однако похоже было, что он приказал немцам в посольстве не говорить об этом деле».
Официальный релиз Министерства юстиции для прессы писался и переписывался с особой тщательностью, в тесном сотрудничестве с Министерством иностранных дел и Верховным судом.
Главная причина выпуска заявления заключалась в неизбежности принятия решения об аресте Сайондзи и Ину-каи, а также в том вредоносном влиянии, которое оказало на японские политические круги дело Зорге. Однако этот аспект дела тщательно затушевывался. И хотя вина главных обвиняемых всячески подчеркивалась, не было ни малейшего намека на важность или на источники информации, полученной ими от японских и германских официальных лиц. Таким образом, в релизе нигде не упоминались «высокие политические круги» ни Японии, ни германского посольства.
Весьма обдуманно группа Зорге описывалась в этом релизе, как «группа «красных» шпионов, действовавшая под руководством штаб-квартиры Коминтерна». Опущены были любые упоминания об истинной миссии Зорге — сотрудника 4-го Управления Красной Армии. Упоминая лишь о Коминтерне и создавая таким образом ложное впечатление, что Зорге и его сообщники были, по сути дела, всего лишь членами международной коммунистической организации, Министерство юстиции могло придерживаться версии, что Советский Союз, с которым у Японии был действующий договор о ненападении, не замешан в это дело в лице своего национального правительства. При этом оно (министерство) полагало, что обвиняемые как члены коммунистической партии могли быть осуждены за нарушение Закона о сохранении мира, находившегося в компетенции Министерства юстиции, а не Закона о национальной безопасности, который мог применяться военными властями.
Следующим шагом после публичного заявления о привлечении обвиняемых к суду стало проведение предварительного судебного расследования по делу главных обвиняемых — Зорге и Одзаки, а затем с особой тщательностью их высокопоставленных политических соучастников — Сайондзи и Инукаи.
Теперь, когда эти ведущие японские политики, похоже, оказались замешаны в деле, пусть даже непредумышленно, задача проведения предварительного следствия по делу всех ведущих фигур требовала особой осторожности.
Суд допрашивал обвиняемых в течение лета и осени 1942 года. Процесс проходил в закрытом судебном заседании.
Поначалу поездки из тюрьмы Сугамо в суд давали Зорге желанную встряску среди монотонного тюремного существования. Согласно правилам, заключенные, ожидающие суда, должны были носить огромные шляпы с сеткой, чтобы видеть мир лишь через ячейки сетки, в то время как никто не смог бы разглядеть его лицо.
Через это «забрало» Зорге смотрел на улицы и толпы людей на них, когда машина медленно двигалась по городу. А в суде он иногда устраивал себе небольшое развлечение, воспроизводя по памяти иероглифы с магазинных вывесок и рекламы, которые он видел на пути из тюрьмы в суд.