В другом случае Зорге утверждает: «Я числил ее как члена группы и сделал ее членом главной штаб-квартиры Коминтерна (sic)». Если она была там зарегистрирована, почему нигде нет никаких следов какого-либо кодового имени, присвоенного ей? На допросах Зорге не смог ответить, была или нет Агнес Смедли членом Американской коммунистической партии.
Ее активное и непосредственное участие в организации разведывательной группы на севере Китая в 1932–1933 годах, которая, похоже, больше была связана с китайскими коммунистами, нежели с русскими, заставляет предположить, что у Смедли была какая-то независимая или даже добровольно взятая на себя роль и что сотрудничество с Зорге было отдельной, скрытой частью ее жизни.
Роль Гюнтера Штайна в деле Зорге столь же неясна, и вновь единственным свидетельством существования каких-либо связей между ними являются показания Зорге и других членов группы.
Штайн, как и Смедли, был широко известным журналистом прогрессивных взглядов. Впервые Зорге встретился с ним, как с коллегой — европейским журналистом, работающим в Японии, на пресс-конференции, устроенной Министерством иностранных дел Японии весной 1935 года. Штайн представлял для Зорге определенный интерес в качестве источника открытой информации из американского и, в особенности, английского посольств, где его считали хорошо информированным в области экономики журналистом, придерживающимся левых, но не коммунистических взглядов. Зорге передал в Москву несколько сообщений, почерпнутых из контактов со Штайном, который получил кодовое имя «Густав».
По словам Зорге, он намекал коллеге на истинную природу своей деятельности, и Штайн согласился поддерживать связь с Одзаки в случае, если Зорге вдруг заболеет. Дом Штайна в Токио позднее использовался как место встречи Зорге и Клаузена. Последний, как он говорил впоследствии, время от времени в течение двух лет использовал дом Штайна в качестве базы для радиосеансов — нелишняя предосторожность против обнаружения со стороны японских властей с помощью подслушивающей аппаратуры. Клаузен также утверждал, что Штайн признался ему в своих симпатиях к коммунистам еще со времени работы в Москве в качестве корреспондента «Берлинер Тагеблат», продолжавшейся до 1933 года.
В 1938 году Штайн уезжает из Японии в Гонконг, где начинает выпускать газету на английском языке, финансируемую китайскими националистами, и, очевидно, несколько раз встречается с Зорге во время визитов последнего в британскую колонию. С другой стороны, Клаузен выдвинул предположение, что Штайн «стал членом группы» после того, как уехал из Японии.
Зорге, как и во всех своих показаниях, касающихся его помощников, которым могла угрожать опасность обнаружения со стороны японских властей, был осторожен в своих упоминаниях о Штайне. Он признал, что Штайн был осведомлен о деятельности группы и что он действовал как связной группы в общении с Мияги и Одзаки, а также перевозил микрофильмы в качестве курьера в Гонконг и что он предоставлял свой дом Клаузену для сеансов радиосвязи. Японская полиция утверждала, что имя Штайна фигурировало в записной книжке Зорге, найденной у него в доме, в качестве члена группы, однако это утверждение было впоследствии отброшено.
Зорге сообщил полиции, что Штайн был «более, чем простой сочувствующий», и в примечаниях к своему «признанию» он описал Штайна как «принимавшего живое участие в работе моей группы… в качестве сочувствующего члена». Он добавил, что просил Москву признать Штайна членом группы, однако получил «отрицательный ответ». Из этих заявлений можно сделать вывод, что Штайн занимался подобной деятельностью, но сугубо отдельно — и это может быть подтверждено предположением, что Зорге было приказано прекратить всякое общение со Штайном после того, как последний отбыл в Гонконг в 1938 году.
Однако дело Гюнтера Штайна, как и дело Агнес Смедли, остается недоказанным из-за отсутствия точных данных.
Шаги, предпринятые генералом Уиллоби для обнародования первоначального материала по делу Зорге, вылившиеся в продолжение расследования международной коммунистической деятельности в Шанхае с целью доказать подрывную деятельность ведущих американских сочувствующих и коммунистов, привели к искажению истинного исторического значения дела Зорге. Оно было представлено широкой публике, всего лишь как эпизод шпионажа, щупальца которого переплетались с действиями советских агентов и их добровольных помощников внутри Соединенных Штатов. Однако публикация «Доклада о деле Зорге» генерала Уиллоби имела столь же поразительные последствия и в Японии.