Выбрать главу

— Сам не знаю. В какой-то момент я вдруг почувствовал, что ужасно устал от нее, что связь с ней дается мне слишком дорогой ценой. Когда Мерримен и Квиллан стали ее шантажировать, я попытался порвать с ней: сегодня они шантажируют ее, а завтра — меня, подумал я и решил, что игра не стоит свеч. После развода Кэтрин пошла по рукам, а я, по ее мнению, должен был терпеливо ждать своей очереди. Каждый день она выкидывала все новые фокусы, и в конце концов я умыл руки.

— А я считал, что вы порвали с ней раньше.

— Нет, Кэтрин ведь рассчитывала, что следом за ней разведусь и я, что мы съедемся, поженимся и все такое прочее. Но об этом не могло быть и речи, о чем я ее и предупредил. Кэтрин ожесточилась, отчаялась, с ней стало опасно иметь дело — не избавься я от нее, она бы меня погубила. День отплытия Гомера стал решающим: Гомер, свободный и богатый, отправлялся в увеселительное путешествие, а Кэтрин, нищая и обманутая, оставалась на берегу. Во время скандала, разразившегося в каюте Гомера, она чуть было все не разболтала.

В тот вечер я отправился к Кэтрин домой, чтобы образумить ее, объяснить, чем чревато ее поведение для меня, для всех нас, однако внять голосу рассудка она не пожелала. Больше того, Кэтрин заявила, что скоро приедет Феба и она непременно расскажет дочери всю правду. Я попытался было убедить ее, что сейчас раскрывать Фебе тайну ее рождения уже поздно, однако Кэтрин была совершенно невменяема. Тогда, отчаявшись, я схватил кочергу и, как вы выражаетесь, заставил ее замолчать. Банальный конец. — Последнюю фразу он произнес так, словно ругал какую-то неудачную пьесу.

— Когда и зачем вы ее раздели?

— Кэтрин разделась сама. Раньше это на меня действовало, но в тот вечер ее обнаженное тело не вызвало у меня желания. Вообще, последнее время я хочу только одного — умереть. Я хочу мрака и тишины.

Тревор вздохнул.

— Два месяца все было тихо. Я понятия не имел, что случилось с телом Китти. Я не знал даже, что пропала Феба. Обычно я поддерживал с ней связь, но теперь звонить и писать ей боялся. Боялся навлечь на себя подозрение.

Затем как-то днем в контору позвонил Мерримен и назначил мне встречу в доме Китти. Чем эта встреча кончилась, вы знаете. Перед уходом я обыскал одежду Мерримена и его машину в надежде найти магнитофонную пленку. Пленки я не нашел, зато обнаружил пистолет и деньги.

Мне деньги были не нужны, но я решил, что, если сообщник Мерримена Квиллан станет меня шантажировать, я этими деньгами от него откуплюсь. Мне эта идея даже понравилась.

— Почему же в таком случае вы ее не осуществили?

— Я сделал все от себя зависящее: поехал в магазин Квиллана и предложил ему денег, но тот почуял, откуда они у меня, стал мне угрожать, и я, вы были правы, застрелил его из пистолета Мерримена. Это преступление было действительно совершенно бессмысленным. Побывав у Фебы в Сакраменто и поговорив с ней, я понял, что скрыться мне вряд ли удастся. Я мог, конечно, взять деньги Мерримена и уехать из Америки, но, если бы я бросил Фебу на произвол судьбы, у меня было бы тяжело на сердце.

Тут Тревор сам почувствовал двусмысленность сказанного и осторожно прижал руку к груди, словно успокаивая маленького сердитого зверька, который норовил укусить его.

— А как вы узнали, что Феба в Сакраменто?

— В кармане Мерримена я нашел счет отеля «Чемпион», выписанный на имя Китти. Сперва мне пришла в голову безумная мысль, что она каким-то чудом выжила и что, обвиняя меня в убийстве, Мерримен блефовал. После разговора по телефону с Ройалом я той же ночью вылетел в Сакраменто, прямо в аэропорту взял напрокат машину и помчался в «Чемпион». Когда Феба открыла мне дверь, я поначалу принял ее за Китти: было темно, и я себя уговаривал, что какое-то невероятное стечение обстоятельств спасло ее. И меня тоже.

Я обнял ее, и, только когда Феба назвалась и все мне рассказала, я понял, что ошибся.

— И вы ей во всем признались?

— Что вы. Я ничего не мог ей рассказать — ни тогда, ни потом. Но я ей помог: дал денег, увез из этой дыры в приличный отель. Правда, надолго оставаться в «Гасиенде» Фебе тоже было нельзя, из разговора с ней я сделал вывод, что она нуждается в медицинской помощи. Не мешало обратиться к врачу и мне. Когда мы приехали в «Гасиенду», я вынужден был лечь в соседнем номере ее коттеджа — силы были у меня на исходе.

— Что, впрочем, не помешало вам хватить меня по голове монтировкой.

— Простите, Арчер. Я слышал через стенку ваш разговор и боялся, как бы Фебу из-за ее болтовни не обвинили в убийстве.

— Или вас.

— Да, такую вероятность я также не исключал.

— Непонятно только, почему вы употребляете прошедшее время. И потом, это не вероятность, а реальность.

Наступила неловкая пауза.

— Вы уже были в полиции? — спросил наконец он.

— Нет еще.

— Но собираетесь, естественно.

— Поставить их в известность я обязан, даже если бы мне этого очень не хотелось.

— От того, что меня будут судить как убийцу, Феба ничего не выиграет. Она и без того уже хлебнула немало горя и заслуживает, как вы сами говорите, спокойной счастливой жизни. Не хотите же вы, чтобы Фебе стало известно, что она -незаконнорожденная дочь убийцы.

— Она не знает, что вы ее отец. И не должна знать.

— Но обязательно узнает, если будет суд.

— От кого же? Об этом ведь знаем только мы с вами.

— А предсмертные слова Кэтрин?

— Фебу можно будет убедить, что она неправильно поняла, что говорила ей мать.

— Тем более что так оно в известном смысле и было.

Тревор поедал меня глазами. Иногда он закрывал их и открывал с таким трудом, будто находился на волосок от смерти.

— Меня волнует только Феба. На себя мне наплевать. Все мои помыслы только о ней.

— Вы бы лучше думали о дочери, когда убивали ее мать!

— А я и тогда думал о ней. Я хотел защитить ее от страшной правды. Сейчас правда еще страшнее, и я опять должен защитить ее. Мне кажется, я кое-что доказал, когда отвез ее в клинику доктора Шерилла. Я знал, что делаю.

— Да, кое-что вы доказали.

— Сделайте мне одолжение. И Фебе, кстати, тоже. Там, — и Тревор показал пальцем на дальний конец комнаты, — в стенном шкафу висит мой костюм. В кармане пиджака таблетки дигиталиса, их много, если принять все, смертельный исход обеспечен. Еще до вашего прихода я пытался дойти до шкафа, но упал, и меня пришлось отнести обратно в постель. — Он тяжело вздохнул, и воздух со свистом вырвался у него из ноздрей. — Вы не принесете мне пиджак?

Я молча смотрел на Тревора. В его глазах появился вдруг какой-то новый, холодный и безжалостный блеск.

Неожиданно для самого себя я сказал:

— Я принесу вам пиджак, но только если вы сделаете письменное заявление. Много писать не обязательно. Бумага у вас есть?

— Да, в тумбочке, кажется, есть блокнот. А что надо писать?

— Если хотите, я вам продиктую.

Я достал из тумбочки блокнот и протянул Тревору свою ручку. Больной положил блокнот на колени и под мою диктовку написал:

«Признаюсь, что второго ноября прошлого года я убил Кэтрин Уичерли, которая отказалась вступить со мной в интимную связь».

Тревор поднял на меня глаза:

— Звучит довольно пошло.

— А что вы предлагаете?

— Вообще ничего не писать.

— Нет, не писать нельзя. «...отказалась вступить со мной в интимную связь. Я также убил Стэнли Квиллана и Бена Мерримена, которые меня этим убийством шантажировали». Распишитесь.

Писал Тревор хмурясь, медленно и с трудом. Когда он кончил, я взял у него из рук блокнот. Ногти у него были синие. Под подписью стояла еще одна фраза:

«Упокой, Господи, мою душу».

«И мою тоже», — подумал я, вырывая из блокнота исписанный листок и кладя его на тумбочку, на самый край, чтобы Тревор не мог до него дотянуться. За дверцами стенного шкафа, наподобие спящих собак, лежали тени. Мрак и тишина. Говорить больше было не о чем.