Дверь захлопывается, и, чуть погодя, из-за нее доносятся всхлипывания, потом уговаривающие голоса отделочниц:
— Теть Сонь, ну, пожалуйста, не надо, он того не стоит.
Потом шаги удаляются и все затихает.
Славка смотрит на захлопнувшуюся дверь, смотрит на следы, оставленные подошвами красных Софьиных сапожек, словно намереваясь что-то прочесть на этих следах. Он вроде озабочен и хочет на чем-то сосредоточиться. Его мысли, летавшие до того легко и независимо друг от друга, как вольные птицы, теперь теснятся, сталкиваются, приходят в зацепление. Все это отражается сумрачностью и недовольством на безмятежном до того Славкином лбу.
Бытовка постепенно пустеет. Вскоре в ней остаются только четверо. Игра продолжается.
— Молодец, Славка, друзья важней всего, — говорит вдруг плотник Василий, словно кому-то возражая.
— А по мне, так тебе, старина, следовало бы ее догнать, — вдруг подает голос бородатый сотрудник.
— Вот еще, «догнать». Шел бы сам да догонял.
— Ну, я-то ей не нужен.
А сумерки между тем надвигаются плотней и настойчивей. Разлившаяся по бытовке синева все больше густеет, и воздух постепенно приобретает темно-фиолетовую окраску. Игроки уж с трудом различают карты, становятся все сосредоточеннее, головы их невольно сближаются и кажутся угрюмыми и настороженными, как у заговорщиков.
— Ни черта не видно, — говорит плотник Василий.
— Я — пас, — говорит Славка.
— Надо переноску приволочь, у нас там есть. Присоединим к проводу, который в коридоре, — и плотник встает.
— Не надо переноску, я — пас, — говорит Славка и тоже встает.
— Сейчас пас, потом будет выигрыш.
— Ты не понял: я вообще — пас, не буду играть.
— Эт еще чего?
Славка подходит к вешалке, снимает с гвоздя полушубок, начинает одеваться.
— Да ты куда?! — испуганно кричат оба плотника.
— Домой.
— Да брось ты. Играть будем. У нас компания же. Мы же все простецкие люди, чего ты-то из себя гнешь. Колька же Тимофеев приедет.
Славка застегивается.
И тут за окном начинают сигналить. Гудки звучат настойчиво и зло: длинный — два коротких, длинный — два коротких.
Плотники бегут переодеваться. Они весело переговариваются у вешалки. Сотрудник смотрит на Славку выжидающе. Тот подходит к двери и останавливается у порога с ключом в руке — ему надо закрыть бытовку. И молчит.
Плотники, переодеваясь, прямо-таки развеселились, то и дело пошучивают, обсуждают, куда же лучше идти — к девкам в общежитие или к Клавке, А Славка молчит. Он сумрачен, сосредоточен, стоит недвижно, с одеревенелым лицом. Нет больше веселого, улыбчивого Славки!
Он упорно молчит, стоит в выжидательной позе и держит ключ в чуть приподнятой руке. Ключ белеет в сумерках, как вознесенный предостерегающий и настораживающий перст.
Дверь затирается, и шаги уходящих удаляются в противоположный конец обширного гулкого коридора.
В бытовке устанавливается тишина. Бытовка постепенно остывает от шума, разговоров, ходьбы, беготни, неурядиц, от всех людских хлопот и забот.
БЕГСТВО В РОДИТЕЛЬСКИЙ ДОМ
Вот ведь случись беда, всем понятное несчастье — обязательно сочувствие выразят, хоть внешне, а выразят. И форму придумают — какое-нибудь соболезнование, и деньги соберут. И вручат с этакими скорбными лицами. Тот же солидный товарищ и вручит. Но это если бы явная беда. А тут ведь так… Грязь. Пакость. Трясина. И вот — нескрываемое равнодушие. Кроме тех двух сотрудниц. Но ведь их всего две. А еще хуже — любопытство. Этакое гаденькое, со слюнкой.
Да чего там, вон даже друзья не могут понять. Хоть тот же Владимир Николаевич. Они только что вдвоем стояли с пивом близ вон той крашеной будочки. Он попивал и с удовольствием оглядывал два кустика акации с облезлой скамейкой и прохожих. А Сизов был озабочен своим. И тут Владимир Николаевич, недовольный, видимо, тем, что его настроения не разделяют, сказал:
— Да не принимай ты близко к сердцу. Все это мелочи, — он даже поморщился. — Не обращай внимания.
Скажите, какая великая мудрость. Тебя тычут носом в грязь, ты изо всей силы упираешься, не хочешь, а тебя все же тычут — и не обращай внимания. Нет, дорогой Владимир Николаевич, не мудрость это, а дремучая глухота.
Он так ему и сказал, не допив, вернул кружку и ушел. Хотя они собирались вместе идти в одно место. Короче говоря, еще с одним поругался. Ладно, черт с ним, уж все одно к одному.