— Помолиться, ваша милость. — Брови барона полезли на лоб, но баронесса смотрела на Гренцлина всё тем же детски чистым, невозмутимым взором. — Я всегда молюсь в это время дня. Не изволите ли приказать, чтобы меня проводили в замковую капеллу?
Капелла была пуста в этот час. Шаги Гренцлина гулко отдавались под стрельчатыми сводами. Свечи тлели перед статуями святых. Разноцветные лучи солнца пронизывали витражи, изображавшие сотворение мира Троорлом и низвержение Клапоса, и отражались от полированных ореховых скамей, перил и аналоев.
Гренцлин миновал сход в крипту и остановился у первого ряда скамей, перед самым алтарём — как можно дальше от входа и посторонних ушей. Опустился коленями на подставку, сложил руки на груди и возвёл лицо к нависающему над алтарём лику Создателя.
— Господи, спаси и помилуй, — одними губами прошептал он. — Господи, избавь от наваждения. Господи, не лишай ясности ума и твёрдости духа. Господи, направь меня, укажи путь, не дай совершить ошибку. Убей во мне это чувство, Господи. Дай знак, подскажи, как мне его убить.
Покосившаяся свечка упала и стукнулась о шандал так громко, что Гренцлин вздрогнул. «Знак? Нет, конечно. Какая суеверная чепуха».
— Я знаю, Господи, что мне скажет любой священник. «Найди себе подходящую пару, женись». Но Ты-то понимаешь, почему я не могу. С моей-то должностью одно из двух — либо служба, либо семья. А я уверен, я чувствую, что создан для службы… что такова воля Твоя, таков Твой замысел обо мне… ведь так? Но тогда зачем ты послал мне эту женщину? Для испытания? Для искушения? Может, Тебе неугодно, чтобы я расследовал это дело? — Гренцлин уже не молился, он рассуждал вслух, перебирая возможные мотивы Троорла, как если бы тот был подозреваемым. — Или наоборот? Может, Ты послал мне её, чтобы возбудить во мне ненависть к барону… чтобы я начал копать под него… чтобы изобличил в каком-то преступлении… Может, он арродист? И Арродес шёл искать у него укрытия? Это объясняет, почему барон так боится отдавать нам расследование, но тогда почему он донёс нам о находке трупов, почему не попытался всё скрыть? Впрочем, нет, это понятно. Жена, шурин, слуги свидетели… жене и слугам он мог заткнуть рот, но не шурину, не графу Тлениксу…
Гренцлин с новой надеждой поднял взгляд к суровому лику Творца.
— Да, Господи, я могу пойти в этом направлении… Я могу погубить его, могу раскрыть большой арродистский заговор… Дело дойдёт до короля… получу награду… аренду или пенсион, а если похлопотать, то и дворянство… и, пожалуй, стану неплохой партией для Севенны… ведь её репутация уже сейчас ниже некуда, а когда она окажется вдовой изменника, то совсем упадёт в грязь… а я хоть и выскочка, и «чёрный фазан», зато с хорошими карьерными видами… Нет! О Господи, нет!
Он яростно ударил ребром ладони по аналою, но боль была недостаточной, он впился зубами в палец так, что потемнело в глазах, и сжимал челюсти, пока не почувствовал соленый вкус крови.
— Изыди от меня, искуситель! Сгинь, Клапос! Господи, прости мне эти греховные помыслы, прости, прости… Никогда. Просто не позволяй мне больше видеть её. Молю тебя, Господи, не искушай. Не показывай мне её. Я закончу дело, уеду, и наваждение постепенно пройдёт само, я знаю, ведь так уже бывало…
Дверь за его спиной скрипнула на всю капеллу. Гренцлин вздрогнул и оглянулся.
Вошла Севенна.
Встретив его взгляд, баронесса помахала — мол, продолжайте, я не буду мешать — и присела на одну из задних скамей.
«Может, она тоже пришла помолиться?» Гренцлин поднялся на ноги, едва ощущая собственное тело, ничего не видя, кроме маленькой фигурки женщины на дальней скамье. «Не будь дураком. Она пришла поговорить с тобой. С глазу на глаз». Он торопливо обтер носовым платком окровавленный палец. «Надеюсь, ничего не заметила». На еле гнущихся ногах двинулся к выходу. Остановился перед ней.
— Не смею… — Гренцлин сделал усилие и повысил голос: — Не смею мешать вашей милости. Я пойду к себе, с вашего позволения.
— Погодите. — Взгляд её голубых глаз был чист и невозмутим. — Сядьте, господин Гренцлин. — Севенна указала на скамью через проход от неё. — Я хочу с вами поговорить. Вы не против? Я знаю, что это неправильно — беседовать наедине с посторонним мужчиной. Но я знаю ещё кое-что. Можно делать неправильные вещи, если никто об этом не узнает. Меня этому не учили, я сама поняла. Никто не узнает, что я была здесь, если вы никому не расскажете. Могу я попросить вас никому не рассказывать, господин Гренцлин? Садитесь же.
— Да, конечно, ваша милость. — Не отрывая глаз от баронессы, он опустился на скамью по ту сторону прохода. — Но господин барон…