- Миш, - взял я серьезный тон, - есть девушки, которые с самого раннего возраста знают, как жить. Рациональные, такие, натуры. Как правило, они вырастают в скучных теток и быстро становятся бабками. Ксенька твоя – из таковских. А ты всегда помни, что живешь на свете однажды, и другой жизни не будет. Взрослый, не взрослый… Взрослеют не с возрастом, Миш. Твой прадед в пятнадцать лет пошел работать на завод, потому как отца и брата призвали в ряды. А дома мать с сестрой! Вот он и взял на себя ответственность. То есть, повзрослел. Но тогда ж война шла! А сейчас за кого тебе отвечать? Вон, вспомни Свирьку! Тридцатник скоро разменяет, а ведь дитё – дитём. Ой, да все сейчас такие… Я, думаешь, из-за чего в армии задержался? Нет, ну надо было, конечно, бабе Ане помогать. Так, а разве нельзя на гражданке устроиться? Да легко! Просто… Армия – это сила. Вон, когда батин полк в Павлодаре стоял, помнишь? Мигом все нацики присмирели! А казахи даже Нур-Султан обратно в Целиноград переименовали… Вот это я понимаю, вот это по мне! А разве борьба с несправедливостью – не детство с отрочеством? Вот и думай, повзрослел я или задержался в подростках.
В мыслях у меня мелькнуло, что Светка наверняка уверена во втором варианте…
Мишка вздохнул, но не тяжко, а с облегчением.
- Знаешь, а я, наверное, тоже... Дед служил, папа, ты… И я буду, как все.
- Помогите! – донесся слабый крик, перебиваемый клекотом. – Помо…
Я вскочил, как пружиной подброшенный.
- Это где-то у «Часовни»! – возбужденно крикнул брат, подбегая к обрыву. – Во-он там!
«Во-он там» склон холма выдавался обширным уступом, где серело строение, нещадно битое временем – высокий граненый шпиль с отломанной верхушкой, подпертый витыми колоннами. Эльфийская готика.
Даже с обрыва мне был виден раненый – прижавшись спиной к колонне, он вяло отбивался метательным топориком, зажатым в левой руке. Правая висела плетью. А парочка гноллов так и вилась, чуя скорую победу – то зубами цапнет, то когтями дотянется.
- За справедливость! – воскликнул Мишка, срываясь на бег.
- Осторожно! – заорал я сердито, спрыгивая на тропу.
Не покатиться под уклон мне помогла инерция, удержала на весу, пока я несся к «Часовне». Младшенький уже кастовал вовсю, водя руками. Что-то у него даже получалось – та тварь, что атаковала раненого слева, резко сбавила обороты, будто засыпая.
С нее я и начал.
Гнолл-гонец 2-го уровня.
С налету рассек бочину гонцу, пропарывая одежку. Гнолл взревел, разворачиваясь и пуская в ход обе руки - позвякивали пальцы правой, вдетые в колечки лезвий. Стальные когти раскроили мой доспешный рукав, но завязли в бронзовой полоске. Мгновенным ударом я почти отрубил кисть человеко-гиене, тот отпрянул – и угодил под удар топорика.
Крит! Нанесен урон в 110 единиц.
Сгоряча я махнул «Боевым Клыком» по горлу гонцу, но не достал – слепящая боль взорвала самого. Тупо воззрившись на острие меча, дымящееся кровью, прободавшее меня насквозь и вылезшее из моего накачанного пресса, я лишь замычал, не в силах развернуться и ответить. Но тут клинок ширкнул по моей плоти, исчезая, и я развернулся кругом.
Горячее и липкое стекало по штанам, пыточная резь палила нервы огнем. Что-то там болтал искусственный интеллект, но я и без его комментов знал, что шкала жизни ужалась до дрожащей красной полоски.
Захлебываясь кровью, я глянул в черные, налитые злобой глазки гнолла-меченосца. Время будто остановилось. Так со мной уже случалось. На Сокотре. Полдесятка черномазых пиратиков скалятся, под берцами скрипит коралловый песок, а в «калаше» ни единого патрона. Зато есть «лимонка» и штык-нож. Ладно, думаю, пожил и хватит. Только вас, черножопенькие, я с собой прихвачу. Скольких успею, «режиком» уделаю, а остальные пускай осколки ловят… И дернул чеку.
- Вр-решь, с-сука… - вытолкнул я.
Гнолл зловеще улыбался, занося меч. Мой кинжал вошел ему в подбрюшье, взрезая потроха. Исчерпав силы, я повалился на колени, но и мой противник грохнулся рядом, на каменные плиты, подвывая и щерясь. Покачиваясь, я смотрел на моба, как на живого, настоящего врага. «На замах меня просто не хватит, - еле ползли мысли, - но если в падении, под весом тела…»
Прицелившись, я рухнул на корчившегося гнолла, с удовлетворением замечая, что кинжал впился, куда надо – в шею человеко-гиены, раскупоривая набухшую вену.
Внимание! Вы погибли в бою и сейчас будете воскрешены в точке последней привязки.
И пала тьма…