Но если говорить правду, «шефом» был не Леонид, а он, Васька Хезма. С первых дней их дружбы как-то так повелось, что Леонид во всем подчинялся Ваське. Скажет Васька: поехали на сора́ за диким луком — и едут, хоть Леониду порой неохота. Скажет Васька: пошли на танцы, хоть и знает, что Леонид вообще не танцует, — идут.
А с «помощью в учебе» и вовсе ерунда получалась. Начнет его Леонид корить за то, что лодыря корчит, что мог бы учиться не хуже других, занимайся серьезно, тот лишь рукой махнет:
— Да ну тебя! Ты лучше вон задачку реши за меня. Обещал ведь помогать. Помогай!
И Леонид решал.
Но задачка — задачкой. Ее решить можно. И домашнее сочинение за друга написать можно. Но как быть с заданием устным? Здесь Леонид был бессилен. И Васька пускался на хитрость.
По немецкому языку преподавала в их классе некая Агата Яновна Кунгель из переселенцев-волжан. Говорила она на родном языке, по мнению знатоков, с жутчайшим акцентом, зато с учеников своих снимала по семь шкур. Стоило один раз не приготовить урок — и двойка, в лучшем случае тройка за четверть даже ударникам была обеспечена.
Но не без слабостей человек. Имелась слабость и у Агаты Яновны. Она буквально таяла, если кто-нибудь из учеников самостоятельно выучивал несколько фраз и пытался с ней говорить по-немецки, особенно на темы, не имеющие отношения к школьной программе.
Васька Хезма мгновенно уяснил это для себя и, когда не «успевал» приготовить урок, что случалось довольно часто, блестяще обводил Агату Яновну вокруг пальца.
— Агата Яновна, — жалобно говорил, прижимая руку к груди, едва «немка» входила в класс. — Ихь бин кранк. — Я болен.
— О-о-о! — заводила водянистые глаза Агата Яновна. — Опять! Бедный мальчик! — И поспешно кивала: — Зетцен зи зих. Зетцен зи зих, Вася. Садитесь, пожалуйста.
Класс потел и терзался, с хрустом листал словари и пускал очи долу, не в силах ответить на трудный вопрос, а Васька сидел потихоньку и похихикивал в парту, хитро поглядывая на Леонида.
Леонид на него не сердился. Он даже порой завидовал Ваське, Васькиной лихости и непосредственности и, не задумываясь, прощал другу все его «прегрешения».
Но были два случая — это уже не в школе, а в техникуме, — которые Леонид до сих пор не может простить. Просто запрятал обиду подальше, заглушил насильственно в себе, а она нет-нет да и вынырнет этаким крохотным воспоминанием-поплавочком. Вынырнет и даст о себе знать. И ничего нельзя с нею сделать.
Задали им курсовой проект по деталям машин. Васька, по обыкновению, дотянул до последнего дня, едва-едва написав пояснительную записку, а чертеж так и не начертил. Походил-походил по общежитию, оделся, купил бутылку вина, выпил и завалился спать: будь что будет, все трын-трава.
«Вот поросенок! — злился Леонид. — Ему же вкатают двойку. Из техникума вытурят к чертовой бабушке. В который раз такие выходки».
Взял пояснительную записку, прочитал от корки до корки, стал прикреплять кнопками к столу ватманский лист. Прочертил всю ночь. Последний штрих накладывал уже при дневном свете.
Васька встал с помятой, в складках, физиономией. Подошел к столу:
— Мой? — спросил, ткнув пальцем в чертеж.
— Твой.
— Нич-чего. А какой масштаб?
— Один к пяти.
— А ты что, не мог сделать один к десяти? Посмотри, у тебя верхняя кромка детали почти упирается в рамку.
Леонид кинул на пол рейсшину и молча вышел из комнаты.
Второй случай произошел семестр спустя. За пропуски занятий Ваську лишили стипендии: через день ходил на товарный железнодорожный вокзал разгружать вагоны с каменным углем. А стипендия была немалая — тридцать девять рублей.
В день получки, пользуясь правами комсорга, Леонид собрал группу.
— Парни! — выступил с речью. — Земина лишили стипендии. Это может случиться с каждым. Нас тридцать человек. По рублю с носа — тридцать целковых. А тридцать целковых Земину хватит на месяц. Как смотрите? Если кто против, скажите.
Против никого не было. Леонид собрал деньги и торжественно вручил Ваське. Васька куда-то исчез.
Пришел в общежитие в десять часов вечера. Пьяный.
— Л-леня, п-прости! — хлюпал носом. — Такой день… Дружба… Б-братство… Все за одного, один за всех! Не м-мог я, не м-мог… П-прости…
— Да ладно тебе. Ложись спать.
— Т-с-с-с! — Васька приложил к губам указательный палец, повеселел как-то. — Слышь, Ленька! Д-дай мне свое пальто на вечер, а. Меня на крыльце одна принцесса ждет. Неудобно в моем обдергае. А? Слышь…
— Бери, бери! — взорвался Леонид. — Можешь еще деньжат прихватить. На ресторан. Мне сегодня вон отец прислал пятьдесят на штаны и вельветку. Черт с ней, с вельветкой и со штанами. Бери!