Оказывается, несколько лет тому назад он и не помышлял о том, чтобы работать на золотом прииске, на Колыме, да тем более горным мастером. Жил с родителями в пригороде Красноярска, учился в педагогическом институте, мечтал стать журналистом. Несколько его заметок и две зарисовки из студенческой жизни были опубликованы в краевой молодежной газете, одно стихотворение — об отдыхе, о сибирском лете — в московском журнале «Вожатый».
Закончив институт, Терехин поступил в одну из районных газет заведующим отделом писем. И вот тут-то, поработав несколько месяцев, понял, что абсолютно не знает жизни и выглядит среди других газетчиков самым обыкновенным школяром.
Уволившись из редакции, он поступил бетонщиком на строящийся алюминиевый завод. Потом работал водолазом на Енисее в районе Казачинских порогов, диспетчером в леспромхозе, кочегаром на буксирном пароходе. Прочитав однажды в «Литературной газете» статью о колымских золотодобытчиках, вдруг загорелся, а спустя несколько дней, распрощавшись с командой буксира и получив расчет в пароходстве, уже шагал к вокзалу с билетом на Магадан. В Магадане, на пункте распределения рабочих, его «закупил» представитель из Веселого.
Колыма и удивила и покорила Терехина. Высокими сопками, так похожими на горы под Красноярском, быстрыми речками и прозрачными, как хрусталь, озерами с необычными, романтическими названиями «Озеро Джека Лондона», «Озеро танцующих хариусов», пятидесятиградусными морозами, а главное — людьми. Со всей страны собрались они здесь. Столько судеб, столько характеров — только успевай приглядываться, запоминать.
В Веселом Терехина определили сперва разнорабочим на полигон, потом он перешел в шахту помощником скрепериста, потом работал крепильщиком, оператором промывочного прибора, электрослесарем. Кто знает, может, он так и менял бы, пока не надоест, профессии, переходя из бригады в бригаду, знакомясь с новыми коллективами и людьми, если бы его не пригласил однажды в кабинет директор Озолин.
— Ну? — спросил с обычной для него грубоватостью, едва Терехин обосновался в кресле напротив него. — Что будем делать дальше?
— Как — что? — не понял Терехин. — Работать.
— Кем? — усмехнулся Озолин. — Тем же электрослесарем или, может, перейдем в машинисты насосной станции?
— Хотя бы. Ничего зазорного в этом нет.
— Это с высшим-то образованием? — Озолин прищурился, отчего худое, остроносое лицо стало еще суше и жестче.
— А чего особенного?
— Особенного ничего нет. Но, по-моему, немножко дороговато.
— Для кого?
— Для государства, которое вас учило.
— Это почему же? — впервые за всю беседу с Озолиным Терехин вдруг почувствовал себя неуверенно и неуютно.
— Потому что затраченные на вас средства нужно оправдывать.
— Но я и оправдываю. Не сижу сложа руки, не халтурю — работаю.
— Для того чтобы работать помощником скрепериста, оператором промприбора, не обязательно заканчивать институт.
Терехин сидел, слушал и никак не мог уразуметь, чего же от него добивается директор Озолин. Спросил, помолчав:
— Вы что-то хотите предложить?
Озолин не торопился. Начал издалека.
— Я долго присматривался к вам, Сергей Иванович. Убедился: в вас что-то есть, основательное, серьезное, требовательное к… себе. А предложение мое таково: вам необходимо ехать в Магадан, на курсы горняков с тем, чтобы, вернувшись в Веселый, занять должность мастера на одном из участков. Практику вы за полтора года прошли отменную, к тому же за плечами у вас институт.
— Педагогический институт, — уточнил Терехин.
— Тем лучше. Именно педагоги нам и нужны. Так как?
Терехин пожал плечами: вам виднее, а что касается меня — согласен. Это даже интересно поработать сменным мастером, испытать себя в роли руководителя.
Три месяца спустя, после приезда из Магадана, он был назначен на Боковой…
Однажды они вместе с Леонидом возвращались из клуба, куда раз в неделю привозили кино. Василия в Боковом не было — уже несколько дней с Федотовым находился в Веселом, на семинаре бурильщиков, и без друга в своей промерзлой халупе Леонид откровенно скучал. Более того, ему просто не хотелось туда идти.