Леонид только руками развел.
— В общем, вот что, Курыгин… — Чувствовалось, что Драчу до чертиков надоело сидеть в конторе. — Как и договорились — завтра отгул. А через день с утра в распоряжение… Галины Ивановны. Понял?
— Понял. До послезавтра.
— Счастливо! — улыбчиво закивала Каримова.
Часов до одиннадцати они работали в шахтах. Набирали в специальные холщовые мешочки пески, нумеровали, относили в рюкзаках в опробаторную. А с одиннадцати, когда пришел геолог Виноградов, начали промывать. Промывала, конечно, Каримова, Леонид пока наблюдал.
Опробаторная — та же землянуха-времянка, обложенная дерном и крытая внакат тоненьким ельником. Небольшой столик, гудящая жаром железная печка и широкий, квадратный бак на полу с теплой водой.
Каримова насыпала пески в лоток — этакое неглубокое деревянное корыто с гладкими боками и дном по типу треугольной линзы — и опускала лоток в воду, ворошила скребком содержимое и начинала резко и часто-часто болтать: влево-вправо, влево-вправо, взад-вперед, чуть наискосок, опять влево-вправо. Через некоторое время осторожно сгребала сверху отмытые шлихи и снова — влево-вправо, вперед-назад. Под конец, когда в лотке оставалась одна мелочь, она уже не сгребала ее, а смывала. Приподнимет лоток, наклонит слегка, и крохотные песчинки вместе с водой скатываются в бак.
Геолог Виноградов, пожилой, но еще прыткий тощенький мужичок с седыми висками и с торчащими из ушей пучками волос, видимо, большой любитель поболтать, особенно со свежим человеком, не умолкал ни на минуту.
— Золото, Леонид Григорьевич, — рассуждал, посиживая на лавке за столиком, — оно — тяжелый металл, во много раз тяжелее породы. Да-а. А потому при промывке быстро оседает на дно лотка. Опытный промывальщик не упустит даже самую тоненькую пластиночку. Хотя не думайте, что все так просто. Неумеючи можно и самородочек граммов на пять вместе со шлихами выбросить вон. Да-а.
Он делал несколько глубоких затяжек, смотрел задумчиво куда-то в угол и продолжал безо всякого перехода:
— Вот эксплуатационники, то есть непосредственные добытчики, называют вашу с Галиной Ивановной службу подсобной. А разве это так? Не так, Леонид Григорьевич. Не будь ее, как определить, где есть металл, а где нет? Как определить, сколько его, куда пошло золотоносное русло, а значит — в какую сторону направлять забой?
И хотя Леониду это было известно, как дважды два — четыре, многозначительно поднимал вверх указательный палец:
— То-то! То-то, мой юный приятель… Ну и как там у вас, Галина Ивановна?
— Ничего нет.
— Откуда пробы?
— Пятая шахта, левое крыло. Там, где вы пометили тройным крестиком.
— Вот! — Виноградов нежно взял Леонида за локоть. — Вот вам подтверждение моих слов. В левом крыле пятой шахты работы надо кончать. Повернуло золото в другую сторону. А не опробуй — пластали бы наши эксплуатационники пустую породу. Плохо, — опять перескочил на другое. — Отживает наш Боковой. Средний металлишко попадается, одонки. А ведь я помню те времена, когда здесь на отдельных участках полигона брали по четыреста граммов из одного кубометра песков. Вы представляете — по четыреста граммов! Я, старый геолог со стажем в десятки лет, и то, когда подумаю, не верится даже.
— Дмитрий Сергеевич, есть! — Каримова медленно распрямилась над баком, потерла рукой поясницу.
— Да? — Виноградов проворно вскочил, перехватил у Каримовой лоток, впился в него глазами. — О! Это откуда?
— Из третьей.
— Ха-ра-шш-о! Полюбуйтесь-ка, товарищ Курыгин.
Леонид ни разу не видел настоящего золота и потому с некоторой даже робостью потянулся к лотку, подумав, что там, наверно, сейчас все дно сверкает и блещет. Но поначалу, кроме мокрого дерева да прилипших к нему кое-где обыкновенных песчинок, ничего не приметил. И только чуток погодя, на самой-самой середке лотка, в глубоком желобе среза, с трудом различил две крохотных тусклых крупицы желтовато-грязного цвета. Ничего себе — драгоценный металл. Обыкновенная бронза и та ярче и краше.
— Сырье, — заметив его разочарованный вид, проговорил Виноградов. — Рассыпное золото, как и руда, — всего лишь сырье, милый юноша. И как всякое сырье, прежде чем стать желаемой вещью, подлежит обработке. А ну-ка, Галочка, еще пару-тройку промывок!
Ушел Виноградов часа в два, наказав:
— А теперь — учеба. Приложите все старания, Галина Ивановна, чтобы ваш коллега как можно быстрее и основательнее освоил профессию. Промывальщику, как и пианисту, нужно заниматься не менее полутора-двух часов в день. Не бойтесь задержаться. Ваше затраченное сверх нормы время после окупится сторицей.