— Такая служба у нас, такая служба, Эля, — частил Драч. — Ничего не попишешь. Кадры мы сами не делаем, работаем с тем сырьем, которое нам присылают.
При этих словах Терехин поморщился, потер ладонью выпуклый лоб, Виноградов хмыкнул досадливо.
— А в бараке вчера, говорят, опять драка была, — сообщила между тем Евдокия Петровна. — Лебедчика Ваньгина порезали. Господи!
— Да никакой драки не было и никто его не порезал, — уточнил Драч. — Сам спьяну в окно залетел.
— Ох, эти пьянки! — горестно вздохнула Эльвира Брониславовна. — Сегодня рано утром прибегала Эльза Андреевна, Шульц снова дома не ночевал. С Гришкой Пучеглазым у Дормидонтова опять завалился.
— Кстати, а где жена Дормидонтова? — Это Драч. — Что-то не видно ее.
— В больницу уехала на несколько дней, — ответила Эльвира Брониславовна значительно.
— Что случилось?
— Осс-поди! Неужели непонятно? Если говорю, на несколько дней, то само собой разумеется…
— А-а-а! — Драч плотоядно хихикнул. — Дошло! А чего это она каждый квартал? Как кошка?
— А это ты у нее спроси.
Терехин и Виноградов опустили головы к самой доске.
«Очумели совсем! — покосился на Драча и компанию Леонид. — Нашли тоже тему. Хоть бы Терехина или старого Виноградова постеснялись».
К счастью, Шлыков вовремя отремонтировал свой патефон, поставил пластинку с каким-то душещипательным танго и объявил танцы.
Леониду досталась в партнерши Каримова.
Подгулявшая Галина Ивановна бесстыдно обнимала его потными руками за шею, теснила твердой грудью и, обласкивая потемневшими глазами, жаловалась с потрясающей откровенностью:
— А Степа от меня уехал. Узнал, что я до него жила с Гришей, и уехал. Господи! Но я ведь слабая женщина, разве я виновата? И разве он знает, что Гриша был со мной вместе всего две недели и бросил, узнав, что раньше я была замужем за Парфушей.
Леонид смотрел на свою беззастенчивую партнершу и думал: бывает же на земле тип женщин, подобных Каримовой. Кажется, они и ласковы, и добры, и заботливы, и себя готовы не пощадить ради понравившегося человека, но вот не везет им в жизни, и только. Может быть, потому, что они уж слишком просты и непритязательны, ничуточку не строги? Может, чересчур откровенны? Или что-то другое…
Он слышал однажды в бараке разговор о судьбе Каримовой. В восемнадцать лет затуманил ей голову какой-то тридцатилетний отпускник-колымчанин, отдыхавший в селе под Казанью, и привез ее на прииск. Полгода не прожил, бросил, уйдя к прежней жене и ребенку. Каримова вышла замуж вторично за какого-то сезонника-промывальщика и опять не угадала. Откармливавшийся все лето на жениных харчах, сезонник осенью зашил заработанные денежки в подкладку пиджака и смылся тайком на материк. С той поры и пошло. Вместо того чтобы обозлиться, огрубнуть душой, Каримова, как бы испугавшись, что на всю жизнь останется одна, с доверчивостью бабочки, летящей на свет, бросалась навстречу каждому улыбнувшемуся ей мужчине. И ошибалась. В который раз ошибалась…
— А вы такой юный, такой наивный и чистый на вид! — перебила его мысли Каримова, едва уловимыми движениями пальцев поглаживая Леонидову шею. — У меня создалось впечатление: вы совершенно, со-вер-шен-но, — подчеркнула она, — не знаете женщин. Не знаете, да?
— Знаю, — отрубил Леонид.
— О-о-о! — выгнула она дугой подведенные брови и, откинув голову, засмеялась.
После танцев к Леониду незаметно подсел Шлыков.
— Давно собирался с тобой поговорить, Леонид, как редактор стенной газеты со своим членом редколлегии, и вот наконец представился случай, — веско сказал. — Не буду гадать, известно тебе или нет, но по поселку давно нехорошие слухи идут.
— О чем?
— Не о чем, а о ком! — строго поправил Шлыков. — О вас с Земиным.
— Насчет чего?
— Насчет того, что пьете, что дружбу заводите с тем, с кем не надо.
— Конкретно?
— С Федотовым, например, с Гуринадзе… Сегодня вот Загайнов в компанию угодил.
— Позвольте, позвольте! Позвольте, Петр Иванович… — Оторвавшись от шахматной доски, на Шлыкова в упор смотрел трезвыми обеспокоенными глазами геолог Виноградов. — Я что-то не понимаю. Во-первых, кто вам дал такую ложную информацию о моем коллеге? Во-вторых, почему вы считаете вправе запрещать ему встречаться с теми, кто ему по душе?
— И в-третьих, — спокойно, но твердо произнес Терехин. — Если вы, Петр Иванович, действительно имеете что-то сказать Курыгину принципиально, то выбрали для этого не то место и не то время.