Леонид постоял немного у склада, повернул в сторону полигона.
На площади у магазина, где обычно останавливались машины, увидел Хахалинова. Кузьма Феоктистыч, в выходном костюме, при шляпе, стоял, прислонившись к забору, курил.
— А, начальство, привет! — махнул Леониду.
— Привет, — поздоровался Леонид. — Куда это снарядился?
— В Веселый. Отпуск хочу просить. — И заныл: — С вашим братом разве помоешь песочков всласть? Разве схватишь деньжонок, когда они сами в руки плывут. Я говори-и-и-л! Еще с весны говорил, что надо капитально плотины строить на речках, а не времянки. Но куда там! Хахалинов — пешка. Хахалинов — не понимает. Он только ворчать может. А может, я в десять раз лучше разбираюсь в деле, чем ваши шлыковы и драчи. Ты учти! Для будущего учти! Водичку с весны держать надо, чтобы не ждать, когда жареный петух в одно место клюнет.
Попрощавшись с Хахалиновым, Леонид пошел дальше и вдруг как тогда, в студеную ночь, после своей первой рабочей смены в Боковом, подумал, что совершенно не знает Хахалинова. Сколько вместе проработал, а вот не знает.
А впрочем, кого он знает? Шлыкова знает, Загайнова знает? Гаврикова? Пашку Семенова? Да он даже своего лучшего друга Ваську Хезму до недавнего времени толком не знал.
Завидовал, злился. Какого-то особого внимания к себе требовал.
А Васька и не забывал его никогда. И верил в него больше, чем в самого себя.
Когда услышал, что Леонида назначили мастером, несколько дней не мог успокоиться.
— Вот так-то! Знай наших! — надоедал каждому встречному-поперечному. — Ленька — мастер! Поняли, мастер! Я ждал этого назначения, ждал. Давно уже надо было, потому что у Леньки башка — во! Не чета нашим. — И так задирал нос, будто самого его поставили директором прииска.
А однажды вечером заявил:
— Жми, Ленька, жми на всю железку. Я всегда при тебе. Если что, любому сурло начищу.
Да, он не знал по-настоящему беспечного и доброго Ваську. Но ведь узнал. И других узнает. Все только-только начинается: он, как младенец, сделал лишь самые-самые крохотные шажки. Какими они получились, судить не ему. Да и не в этом дело. Главное, никогда не забывать, что шажки эти первые, что надо изо дня в день, изо дня в день учиться ходить, учиться, может быть, всю жизнь.
Над полигоном висела знойная тишина.
Поблескивая на солнце металлом, дремали безжизненные промприборы.
Никого не было.
— Неужели разошлись по домам? Этого еще не хватало! — испуганно прошептал Леонид, но тут же и одернул себя. — Да не должно. Если бы разошлись, кого-нибудь встретил.
Оглядевшись, он увидел рабочих километрах в полутора от промприбора. Они что-то делали, что — не понять, у склона горбатой сопки, в распадке, откуда вилась к полигону обмелевшая речушка Студеная.
Леонид обогнул отвал и пошел туда через тальник напрямик.
Федотов, Васька Хезма, Пашка Семенов, Гавриков и другие рабочие со всех трех приборов ломами и лопатами сдирали дерн с подножия сопки в том месте, где бил крохотный ключик, прорубали к речке канаву.
— Вы что делаете? — крикнул Леонид. — Сопку, что ли, раскидать собрались?
Федотов медленно разогнул спину, поморщился, дунув на вспухшие, в мозолях ладони.
— Извини, Леонид Григорьич, — сказал, — что покомандовал без тебя. Вспомнил, что под дерном, порой даже на вершинах сопок бывают плывуны, бывает вода. Вот и решил попытать.
— Думаете, что-нибудь выйдет?
— Но не сидеть же сложа руки.
Леонид перехватил у Федотова лопату, вонзил ее в кочкастую хлябь.
Проработали до самого вечера, но до настоящей воды так и не добрались.
— Бесполезно! — плюнул Федотов. — Нет здесь никаких плывунов. Теперь одна надежда на ливень, — и первым пошел к полигону.
Вслед за ним устало поплелись и все остальные.
Ливень хлынул только неделю спустя, с субботы на воскресенье, в глубокую полночь, разбудив Леонида страшным свистом и грохотом.
Леонид вскочил с кровати, хотел разбудить Василия, но вспомнив, что тот в Веселом, у своей голубоглазой «мадамы», в одних трусах бросился на улицу.
А на улице — густое, как каша, бело-серое месиво. Под порывами ветра по крыше, по дороге, по воздуху хлестали упругие струи дождя вперемежку со снежной крупой и градом. Снег тут же таял и многочисленными ручьями катился к речке Быструхе.
Вокруг клокотало, шипело и пузырилось. Было холодно, как зимой.
Но Леонид позабыл, что раздет.