И обалдевший от страха Леонид сорвался и заорал по-блажному. Впрочем, все орали тогда.
На берег выходили, не глядя друг на друга. Леонид вообще не мог от земли глаз оторвать: ведь ни кто-то другой, он сидел на корме. А кормчий, как капитан, в ответе за всех и выдержку должен иметь… Лишь Василий смеялся: подумаешь, драма. Пронесло, и порядок. И его неестественный смех был непонятен и неприятен.
С Машей у Леонида после того случая разладилось сразу и навсегда. А могло бы…
Ладно, не надо об этом. Надо думать сейчас совсем о другом. Вот уж контора.
Контора участка — обычный старенький домик, может, немного побольше других — притулился у старых отвалов чуть в стороне от поселка и походил на ссутулившуюся кукушку, презрительно отделившуюся от тесной дроздиной стаи. Внутри — две половины. Одна, что поменьше, — пустая, заброшенная, наверно, потому, чтобы меньше топить. Во второй, в углу — обшарпанный письменный стол, один-единственный стул, посередке — несколько грубых скамеек.
Народу — битком. Кто стоит, кто сидит. Но сидят не на скамейках, а на корточках вдоль стен. «Точь-в-точь как в нашем колхозе», — отметил Леонид, еще школьником забегавший иногда в правление к дядюшке-бригадиру.
У окна, чуть отдельно от всех, — несколько женщин. Накурено. Дым под потолком — слоями. Разнарядка.
Драч, в той же фуфайке, в тех же ватных штанах, что вчера, только без шапки, она в руке, вьюном вьется возле стола, дает указания.
— И чтоб к вечеру в пятой шахте все было чисто! Понимаете? Чисто! Это надо же! За две смены не могли выдать отпаленные пески на-гора.
— Не за две, а за одну, — возразил кто-то. — Вчера весь день не скреперовали, лебедку ладили.
— Вторая смена что делала?
— Смолила и к стенке становила!
— Потом, потом шутить будем, — отмахнулся как от мухи от этой реплики Драч. — Ритм работы нарушен, товарищи! Ритма нет, понимаете?
— Ну ежели насчет ритма, то это ты в точку. Какой там к лешему ритм, когда крепильщики вчера всю смену проспали в компрессорной.
Василий как ни в чем не бывало прошел к скамейке, сел, поманил Леонида. Но Леонид остался стоять у двери.
— С пятой все ясно, — продолжал Драч. — Четвертая! Сколько шпуров отбурить осталось?
— Ты мне не спрашивай про шпуры! — вскинулся с корточек какой-то усатый дядька. — Ты мне напарника дай! Сколько можно одному по забою шастать?
— А где я возьму? Рожу?
— А зачем ты поставлен? Ищи! Спрашивать все мастера.
— Ладно, не кипятись, как холодный самовар. Шестая! Вагонетку на рельсы поставили?
— Поставили. Только трос наращивать надо. Этот уже короткий. До лотка метров пять не достает.
— Дам трос. Третья!
Больше половины из того, о чем говорилось, Леонид не понимал. Почему на участке так много шахт? Людей — всего ничего, а шахт — и Шестая, и Четвертая, и Третья… Что это за шахты? Потом: крепильщики и компрессорная. Как крепильщики остались в компрессорной? Кто пустил? Это же святая святых. Опять же речь о вагонетке идет и неожиданно — какой-то трос? К чему трос? Что за производство такое?
Разнарядка кончилась, все двинулись к выходу.
— Ну, что скажете?
Это Драч, распаренный как после бани.
Леонид шагнул от порога к столу.
— Что сказать… — Василий поправил воротник брезентухи. — На работу пришли.
— Но вам положено три дня на устройство!
— У нас же не свадьба.
— Так-так-так, так-так-так! — Драч усиленно старался поймать какую-то мысль, но она ускользала. — Ага! — вдруг ударил он себя по коленке. — Кто умеет бурить?
— Я.
— И я.
— Добро! Эй, Федотов, Федотов, вернись! — заорал Драч, соскакивая с табуретки.
Никто его не услышал, понятно. Далеко уже были. И он пулей метнулся к двери, оставив ребят одних. Вернулся минуты через три с Федотовым — тем усатым мужиком, что требовал напарника.
— Вот! — радостно кивнул на парней. — Выбирай!
Федотов, как цыган, покупающий лошадь, стал со смаком, неторопливо и придирчиво оглядывать с ног до головы того и другого.
Леониду сделалось не по себе. А Васька вдруг двинул широким плечом, ухмыльнулся и кинул Федотову свою клешнястую в коричневых конопушках пятерню.
— Земин. Василий Степанович, — весело сказал. — Техник-разработчик. К тому же бурильщик восьмого разряда.