— Пусти… Сдавил будто медведь… Ты на кого руку подымаешь?!
— Упырь кровавый! — хрипел Акинфий, и слезы кипели в глазах. — Ты казнил его?
— Нет, — твердо отвечал Ушаков.
— Кто? Говори! Или живого отсюда не выпущу!
— Жадность твоя. Гордыня твоя. Коли б ты рудники не укрывал да монету фальшивую не чеканил, жив был бы твой брат.
Долго молчали.
— Ты на меня не гневись, Демидов, такова уж моя служба — блюсти державу Российскую. — Ушаков скорбно вздохнул.
— Схоронили где?
— Спрошу.
— А вторая твоя весть какова? — пересилив себя, спросил Акинфий.
— А вторая моя весть будет похуже первой. Государыня Анна Иоановна волей божьей…
— Когда? — перебил Акинфий.
— Час тому минул, Я прямо из дворца к тебе приехал.
— И кто ж теперь? Неужто?..
— Он самый… А про то, что я был у тебя — никому…
Ушаков неслышно отступил к двери и исчез, будто его и не было.
Ветер качал фонарь. За треснутым, мутным от нагара стеклышком, чадила сальная плошка. Белые мухи летели на мигающий огонек и тут же исчезали — была оттепель, и снег таял, не коснувшись земли.
Из окна кареты было видно, как тускло поблескивал штык часового в неверном свете фонаря. В карете были двое.
— Да не в деньгах дело, Акинфий Никитич, пойми, — говорил капитан Нефедов.
— А в чем?
— В присяге. Год назад императрица в ночь подняла гвардию и повелела присягнуть тому, кого родит ее племянница принцесса Мекленбургская… А теперича малыш императором будет, а регентом при нем — Бирон…
— Неужто вы, русские люди, допустите, чтоб иноземец вашими судьбами вершил?
— Как тут быть, не ведаю. Но гвардия тебе не подмога, Акинфий Никитич…
— Ай, гвардионцы, ай, молодцы! — Акинфий горько рассмеялся. — Правильно, стало быть, Бирон вами, как борзыми щенками, торгует.
— Еще слово, Демидов…
— Я же безоружный, капитан. Ты лучше меня прямо к графу Ушакову доставь или к Бирону, и дело с концом. Покуда Иоанн Антонович в совершеннолетие войдет, светлейший герцог всю Россию по миру пустит. Все, за что Петр Великий жизнь положил, — все прахом пойдет. И вы, гвардейцы петровские, при Полтаве, при Гангуте, под Нарвой на смерть шедшие, — вы теперь Бирону станете помогать Россию зорить?!
Капитан мрачно молчал.
Акинфий приблизился к нему вплотную:
— Вы царю Петру присягали?
— Присягали.
— А что дочь его, петровская кровь, царевна Елизавета Петровна, родительского престола теперь лишена, это как? Этим ваша присяга отцу ее не нарушена ли?
— Помолчи, прошу. — Нефедов опять задумался, брови сошлись к переносице от тяжких мыслей. Мы о царевне всегда помнили. Подумать дай.
— Ну, думай, — устало махнул рукой Акинфий и, помолчав, продолжил: — Нешто гвардия за дочь Петра Великого не вступится? Не верю! Денег? Сколько захотите, только дайте мне Бирона, дайте! Он думает нами, как лошадьми, повелевать: что русскому ни прикажешь, сделает, куда ни пошлешь — пойдет и еще кланяться будет! Ан хрен тебе, выкуси! Знай, капитан: ежели не вы, я тогда сам! Соберу молодцов сотню — и на дворец. Я ему зубами глотку…
— Бирон да Бирон, — угрюмо пробурчал капитан. — Мы Бирону не присягали… — Помолчал и вдруг улыбнулся радостно: — Ведь мы ж ему-то не присягали!.. Как Елизавету Петровну известить? — Рука Нефедова легла на плечо Акинфия Демидова, и тот облегченно вздохнул:
— Троих офицеров к ней пошлите, она ждет…
— Ну что ж… с богом! — Нефедов перекрестился и полез из кареты. — Жди дома, Демидов.
— Постой! На-ка вот, Петра Лексеича память. — Акинфий достал из-за пазухи пистолет «кухенрейтер».
— Хитер ты, Демидов! Говорил: безоружный! — Капитан весело покрутил головой. — Тебя б императором поставить… — И выскочил в снежную круговерть.
В дверях и на дворцовом крыльце было полно измайловцев, а в аллее перед дворцом толпились преображенцы с ружьями наизготовку.
— Мушкеты на карау-ул! — Звонко скомандовал измайловский поручик. — Взводи курки! Стрельба полутонгами!
Сквозь шорох падающего снега слышались резкие щелчки взводимых курков. Ряды преображенцев, напиравших на крыльцо, остановились.
— Не сме-еть! — Капитан Нефедов и еще двое офицеров-преображенцев взбежали на крыльцо.
— Лейб-гвардии Преображенского полка капитан Нефедов! — отсалютовал шпагой капитан.
— Лейб-гвардии Измайловского полка поручик Оболенский! Я вас знаю, господин капитан. А то грешным делом подумал, не бунтовщики ли…
— Нет! — резко осадил его Нефедов. — Это не бунт! Герцог Бирон здесь?