Шеф всплеснул руками.
— Государственный чиновник и служанка! — Он даже вскочил из-за стола. — Это и есть безобразие! Кто вам поверит, что вы ухаживаете за ней потому, что хотите жениться? Вы что, и вправду намерены жениться? — насмешливо спросил он, сняв очки и играя ими. Стоя у стола, начальник испытующе смотрел на Ландика.
— Нет.
— Ну вот видите!..
Шеф снова сел, а Ландик продолжал:
— Я просто хотел продемонстрировать равенство.
— Что?
— Демонстрировать равенство.
— Никаких демонстраций я не потерплю! — не понял начальник.
Ландик объяснил, что речь идет не о демонстрации массы, а о демонстрации одного человека. Шумного шествия с вызывающими требованиями не было, была лишь тихая, незаметная демонстрация одиночки под едва намеченным лозунгом. Он рассказал все, что читатель уже знает: как некий мясник Толкош не решался пройти по улице с кухаркой Ганой Мышиковой только потому, что она — кухарка, а он почетный ремесленник, известный горожанин. Ему-де «гонор» не позволял. Толкош боялся, что всех в городе будет шокировать его расположение к кухарке и его перестанут уважать, не будут покупать у него мясо. А Гана ему нравится, и он охотно женился бы на ней, но «гонор», этот «гонор»…
— Я не стал ему объяснять, что мясников никто никогда не считал почетными гражданами. Это бесполезно: ведь у всех этих мещан тщеславия хоть отбавляй. Ну, ладно, говорю, я сам покажу тебе пример. Я — чиновник, доктор прав, государственный служащий, пройду с твоей Ганой на глазах у всех и буду провожать ее каждый день.
— Вы с ним на «ты»?
— Да.
— Он ваш родственник?
— Нет.
— Не понимаю.
— На «ты» мы перешли тоже из-за равенства… Так вот, говорю, я буду провожать ее от твоей лавки до дома директора банка, где она служит. Он сомневался, что я это сделаю. Ну а я сделал. Он начал ревновать. Я говорю ему: «Провожать я ее буду всю неделю, но если хоть раз увижу тебя с ней, то сразу же отступлю. Для меня это послужит сигналом, что ты отбросил свой глупый «гонор»… А он, вместо того чтобы послушаться меня, из ревности пишет анонимные письма моей матери, девушке, клевещет на меня… Знай я, что он и начальству донесет, я бы пощечин надавал ему, а не только погрозил палкой… Он тогда перетрусил, споткнулся о кресло и упал в него… Подлец!..
— Оставьте при себе свои выражения, — прервал его начальник. — Мясник оказался щепетильнее вас, он больше дорожит интересами своего сословия.
— Не щепетильнее, а глупее, пан начальник.
— Не знаю… ведь она всего-навсего служанка.
— Порядочная девушка.
— Нет, служанка!
— Извините, пан начальник, она работница, помощница по хозяйству. Служанок у нас нет, по закону нет.
— Служанка, глупая служанка, — упрямо твердил Бригантик, не переставая недоуменно качать головой.
— Она милая, умная девушка, хоть и служанка. Все мы слуги: служим богу, государству, народу, родине, обществу, идее, семье — кто кому. Всегда есть какое-то высшее начало, которое руководит нами и которому мы подчиняемся. Служить другому!.. Это — самая высокая честь для человека! Служить только себе — отвратительный эгоизм, пан начальник; это порок, болезнь, которую надо серьезно лечить. Эгоизм нужно выкуривать из людей, как сусликов из нор, выжигать, как рану, которая заражает кровь и разлагает организм. Если пестовать эгоизм, мы превратимся в жадных пауков, в червей, в паразитов, стрептококков, бацилл, поглощающих жизненные соки, а наше государство станет скопищем интриганов, воров, ростовщиков, убийц, жадных бездельников, которые ничего не желают знать, кроме себя…
Откинувшись на спинку кресла, вытянув ноги и разинув рот, Бригантик испуганно вытаращил глаза на Ландика, не понимая, что с ним происходит.
— А закон стремится ликвидировать понятие «слуга», словно это нечто постыдное — быть слугой, — лилось из уст Ландика. — Закон хочет каждого сделать господином. Самые большие господа — всегда и самые большие слуги. Премьер-министр — «слуга» в гораздо большей степени, чем вы, пан начальник; вы, следовательно, больший господин, чем премьер-министр.
— Путаница понятий, — прервал его начальник. — Меньше-больше — это определяется властью. Чем больше власти у человека, тем он выше. Чем больше над вами начальников, тем меньший вы господин.
— Тем меньший вы слуга…
— А я говорю — господин.
— Хорошо, пусть господин… Вы льете воду на мою мельницу, пан начальник: по вашей теории, Гана хоть и небольшая, но все же госпожа.