Глава 1
Когда вселяешься в человека, самое трудное — это преодолеть начальное сопротивление.
— Э, парни! Вы куда?! Тут занято! — орет его защитный механизм на моих пси-агентов.
— С дороги ушел, дедуля, — огрызаются пси. — Теперь это наша тушка.
Механизм пытается заблокировать вход, но делает это, ясен пень, механически. Без выдумки. Он же механизм. Отчего первая же волна сносит оборону практически мгновенно.
В этот момент человек замирает, не понимая, что происходит у него в голове.
А в голове у него происходит революция. Агенты разбегаются по его сознанию, занимая почту, телефон и телеграф. То бишь, уровень информации, уровень анализа и уровень принятия решений.
Его мысли носятся в беспорядке туда-сюда, мешаясь под ногами. Агентам приходится их расталкивать, тормозить или аннигилировать. Голова у человека постепенно становится пустой, как барабан.
Тогда за первой волной приходит вторая, а там и третья. Вторая на всякий случай блокирует подсознание, чтобы оттуда, не дай бог, чего не вылезло. А третья берет под контроль двигательные функции.
Всё. Захват произведен. Теперь это мое тело.
Предыдущий хозяин загнан в черную дыру между рассудком и свалкой ненужных воспоминаний и сидит там, как в зиндане, окруженный со всех сторон охранными импульсами. Он может еще пригодиться. Точнее, его память.
Я оглядываюсь.
Шевелю пальцами, привыкая к новому носителю.
Мое прошлое тело валяется тут же, в грязной луже у стены тоннеля. Оно жирное, неповоротливое и одышливое. Я по нему скучать не буду. Новое, хоть и выглядит старше, зато жилистое и мускулистое. Самое то для беготни от Хранителей.
Я прислушиваюсь.
Гремит над головой автотрасса.
Где-то рядом гудит трансформаторная будка.
Зудят насекомые.
Впереди шелестят по гравию шины подъезжающего автомобиля.
Свет фар мажет по заплесневелым стенам. Свет фар и красно-синие отблески полицейской «люстры».
— Гребаные фараоны, — бормочу я вслух. Голос у меня теперь старческий, пропитой и надтреснутый.
Путь вперед перекрыт.
Путь назад тоже. Хранителей пока не видно, но они рядом.
Два темных силуэта появляются в светлом полукруге выхода из тоннеля.
Один из копов направляет на меня луч фонаря.
— Эй, бомжара! — кричит он. — Стой на месте!
Это он мне? Это я бомжара?
Только сейчас замечаю, что одет в грязные, рваные, вонючие тряпки. Так низко я еще не опускался.
Полицаи подходят ближе. Они стандартные. Как в сериалах и анекдотах. Один крепкий, другой тощий. Один опытный, другой молодой.
Молодой презрительно корчит морду и зажимает нос. Крепкий жует пончик и радушно улыбается.
— Привет труженикам свалки и помойки. Давно здесь ошиваешься? Толстый мужик не пробегал?
— А?! — включаю я дурака. — Чего?
— Лысого жирдяя, говорю, не видел? Он должен был сюда свернуть.
— Ну, так это... Того самого...
— Ясно. Уже зенки залил.
— Инспектор, — зовет молодой. Луч его фонаря освещает лежащее у стены мое бывшее тело. Сверкают золотистые искры на дорогом костюме. — Кажется, наш пациент.
Старший коп склоняется над толстяком и переворачивает его на спину. Вглядывается в испачканную рожу с пятью подбородками.
— Это он, — прикладывает два пальца к шее. — Живой. Но в отключке, — смотрит на меня. — Ты его зачем вырубил? Ограбить хотел?
Я делано отшатываюсь, взмахивая руками.
— Да вы что, начальники! Да ни в жисть. Этот бежал, бежал. А потом упал. Споткнулся, наверное.
— Споткнулся, говоришь, — бормочет старший, оглядываясь по сторонам.
— Споткнулся. И головушкой приложился. Теперь лежит. Граждане полицейские, ему, наверное, в больничку поскорее надо.
Старший достает рацию.
— Первый, прием. Мы нашли его. Пятый квадрат. Технический тоннель под трассой.
Треск помех. Тихий безжизненный голос:
— Что говорит?
— Ничего не говорит. Он без сознания.
— Рядом есть кто-нибудь?
— Кроме старика-бомжа, никого.
— Задержите бомжа. Скоро будем.
— А что с толстяком делать?
— Ничего. Отбой связи.
Старший вырубил рацию.
— Слышал, дедуля? Ты им зачем-то понадобился. Присаживайся. Будь как дома.
Он хохотнул.
Хранители рядом. Скоро будут здесь.
Думай, парень, думай.
У бомжары пропитые дряблые мозги. Это влияет на скорость обработки информации.
Я ныряю в черную дыру между рассудком и свалкой воспоминаний, лезу к нему в зиндан. Он в ужасе вжимается в стену из серого вещества и капилляров, лупая глазами.
— Жить хочешь? — спрашиваю я и делаю зверское лицо.
Бомж мелко и часто кивает, словно болванчик.
— Тогда слушай внимательно.
Я несколько раз повторяю ему свой план, делая упор на ключевых моментах, чтобы он запомнил хотя бы их.