Секунд сидит за столом с пожелтевшими древними бумагами. За его спиной висит боевой стяг с Отрезанной Головой на красном фоне.
Прим сваливает самку с плеча и усаживает на стул.
Секунд смотрит на самку. Потом на него.
— И зачем ты это сюда приволок?
— Посмотри внимательно. Не узнаешь?
— Я скот не запоминаю.
— Посмотри, запомни. А потом обернись.
Секунд поворачивается и смотрит на стяг с Отрезанной Головой.
— Ах ты об этом. Я это сходство еще у лабиринта заметил. И что?
— Как что?! Это чистейшая грангордо! Я проверил! Наша лучшая порода. Надо срочно пропустить ее через модификатор, и пусть рожает каждые три месяца. Мы с ней за год породу восстановим. Главное, осеменителя найти.
— Главное — синюков закопать. И город захватить. Прим. Дружище. Ты, конечно, глава клана и все такое. Но научись приоритеты расставлять. Ну какие к ебеням породы, если даже война еще толком не началась?
— Надо смотреть в будущее. Иначе какой смысл начинать?
— Ой вот только не надо этого пафоса. Займись делом. Ритуал. Генератор. Оружие. А это мясо пока в камеру запри. Потом разберешься. Но вообще на твоем месте я бы вернул ее обратно. Весь город видел, что мы приволокли трех самок. А на ритуале, получается будет две? Начнется болтовня, что самую жирную мы припасли для себя.
— Плевать, — оскаливается Прим. — Плебеи всегда будут чем-то недовольны. Камера свободна?
— Пока да, — буркает Секунд и снова погружается в бумаги.
Прим наматывает волосы самки на кулак и рывком тащит ее к выходу.
Камера заключения пока одна, но находится рядом, за парой поворотов.
Когда Прим с самкой подходит к камере, там уже возится Терций. Рядом у стены стоит какой-то бритоголовый бугай с бычьей шеей и бицепсами в татуировках.
— Это у тебя кто? — спрашивает Прим.
— Ха! Не узнал? Бывший фальшивый Фиш. Как я первый этап начал, сразу не выдержал и вернулся в предыдущую оболочку.
— Что-нибудь полезное из него выбил?
— Нихрена. Тупой изгой из наших бывших плебеев. Ничего он не знает. Пусть пока здесь посидит.
— Я сюда самку хочу посадить.
— Если мы их на короткие цепи посадим, они друг другу не помешают, — хохотнул Терций.
Бугай поворачивает голову и масляными глазками оглядывает нагое тело чистокровной грангордо. Самка под его взглядом ежится и отворачивается.
Замок щелкает. Дверь открывается.
В камере нет ничего, кроме двух скамеек.
Терций надевает на ноги бугаю тяжелые кандалы с короткой, прикованной к стене цепью.
Прим для самки ограничивается ошейником, цепь от которого соединена со скамейкой.
— Эх, граждане начальники! — сипит бугай. — К такой крале подсадили и кандалы навесили. Хоть пощупать ее дайте.
Он не спускает с нее голодный взгляд.
Краля сидит сжавшись, прикрывая груди руками и положив ногу на ногу. Это она зря, думает Прим. В такой позе ее и без того сочные бедра выглядят еще соблазнительнее.
Прим делает суровое лицо (хмурит надбровные пластины и выдвигает жвалы).
— Тронешь ее — сгною.
Бугай молча лыбится.
Прим с Терцием выходят. Дверь закрывается.
Бугай и самка остаются одни.
***
Мой новый носитель — настоящий bratok. Прямо из Сибири. Пять ходок за грабежи, убийства и изнасилования. Зона — дом родной. Вся шкура покрыта синими наколками, по которым можно изучать историю gulaga. Кресты, купола, голые бабы, звезды, пауки с паутиной, какие-то надписи. На спине — целая ikona с толпой изможденных бородатых мужиков с кругами на головах. То ли такие же сидельцы, то ли родственники, я не разобрался. А еще он — специалист широкого профиля. Немного угонщик, немного боец, немного домушник, немного медвежатник. Даже немного киллер (вторая ходка, заказное убийство обнаглевшего чинушки и его малолетней дочурки, которую он сперва хотел только изнасиловать, но подумал и на всякий случай перерезал горло).
Но главное — иногда он выбирается.
Я с таким только пару раз сталкивался. Занимаю новую тушку, старого владельца засовываю в зиндан, а потом смотрю — зиндан пуст, ноги идут не туда, руки не то делают, язык не то болтает. Чаще такие непоседливые возвращают контроль над одной-двумя функциями. Но иногда начинают рулить всей тушкой. Приходится либо менять носителя. Либо полностью стирать его сознание.
Вот и сейчас.
Сижу на скамейке. Строю планы. И вдруг замечаю, что смотрю на ляжки Аманды, ширинка расстегнута, а волосатый кулак с наколотыми перстнями туда-сюда наяривает толстенный кривой член.
— Ох, кобыла сладкая, — слышу я собственный хриплый шепот. — Пизду покажи.
Голая Аманда сидит напротив, до нее метра три, можно дотянуться. Она пытается отодвинуться дальше, но цепь от ее ошейника слишком короткая.