Вампир сел на кровать и жестом пригласил девушку сесть следом. Она медленно, совсем осторожно приблизилась к нему, всё ещё сцепив в ладонях свои плечи. Горячее дыхание, Уинстон мог поклясться, что чувствовал её горячее дыхание даже на расстоянии. Это ужасно будоражило. Сара выжидающе смотрела.
- Меня зовут Уинстон Гранд и я вампир…
Глава 2. Дорога из Гластонбери в Париж.
Первый поезд должен был уехать ещё за полночь, и я успешно на него попал. В темноте, по чугунным рельсам, ещё не так давно изобретённый, он шёл в то время с невиданной скоростью.
На дворе стоял 19 век. Я впервые ехал в поезде, уже будучи вампиром. Обращенный не так давно, я старался во что бы то ни стало, остаться в живых и уехать из Англии, не оставив следа.
Я уезжал не только потому, что обратился и побоялся навредить своим близким, хотя, чего уж таить, это тоже имело значение, но не настолько сильное, как желание уйти от ведьмы, которая околдовала меня своей красотой. Она была отчаянно красива. Ни с чем не сравнима, но бездушна и пуста внутри. А ещё, с ней прошло всё моё детство, как бы безумно это не звучало – она и её муж спасли нас с младшим братом Даниэлем и стали нам почти вторыми родителями. До сих пор перед глазами стоит этот пожар, наш горящий особняк в Лондоне и родители, которых мы с братом не смогли спасти.
Даниэль постоянно обвинял меня в этом. Теперь его тоже нет. Смерть – главный источник всех бед. И его она давно постигла. Двести лет назад, когда я покинул Гластонбери.
В поезде было душно. Я выкупил весь вагон, на то мне позволяли мой статус и сбережения, которые откладывались со дня моего рождения. Даниэль, я думаю, пропил свою часть за несколько дней. Это было в его духе.
За стенкой я слышал разговор. Итальянцы, перебравшиеся в Великобританию, больше походили на обобранных румынов или цыган, что обирали богатых женщин прямо у полога их кровати, залезая им под юбки.
Такими были и эти. Они без умолку ворчали что-то на своём диалекте, ругались и кричали на весь вагон. А уже после полуночи я слышал хриплый голос юноши, который спорил со своей сестрой. Я вслушался в разговор, когда они перешли на английский язык, смешанный с французским диалектом:
- Джованни! Зачем мы едем в Италию? Мои дни сочтены, ты же знаешь. – Голос девушки был мягким, нежным, словно обволакивающее шелковое полотно. Она уговаривала своего брата вернуться на родину, но тот будто не слышал её.
- Это всё временно. Здесь лучшие доктора, они вылечат тебя. Всё будет как раньше.
Я как сейчас помню эти слова и представляю её – вот она судорожно вздрагивает, хватая ртом воздух, потом совсем тихо, почти умоляюще просит:
- Дай мне дожить без твоей заботы.
И тут его прорвало. Он метался по вагону – я отчетливо слышал его шаги. Сознанием я понимал, что меня не должны были волновать чужие заботы, я был хищником, которому не стоило связываться со смертными, но через стенку, прижимаясь к ней, совсем-совсем близко дышала она – та самая умирающая Лючия. Тогда я усмехнулся, стараясь придать этому случаю столько же значения, сколько я придавал жертве после её кончины. Никакого.
Я посмотрел в окно, проезжая мимо всего, что построили люди за этот век.
Вскоре всё стихло. Всё, кроме моего желания – странного и будоражащего всё тело, которое звало внутрь чужого купе, прямо как маньяка, как наркомана, захотевшего получить свою новую дозу.
Ночь была поистине безжалостна в своём подлинном обличье. Я приоткрыл окно, когда смотрел на природу. Горы манили своим величием. Трудно было устоять перед ними, особенно когда стёкла были размыты недавним проливным дождём.
Бесшумно, я вошёл в купе итальянцев. Все уснули, кроме Лючии. Она смотрела в окно, задумчивая и молчалива, с упавшим взглядом, провожая те самые величественные острия обрывов, высоты гор и водопады, льющие свои воды прямо в каналы, которые вернут их обратно к истокам.
Я сел рядом с ней. Лючия вздрогнула. Её большие, болезненные глаза смотрели на меня с недоверием, но испуга я не почувствовал. Только удивление. Крупные кудри золотистых волос падали на её плечи. Платье ей явно мешало своей многослойностью, но снять его она всё равно не решилась бы.
Под глазами залегли большие синяки, покрасневшие глазницы почему-то сильнее всего мне приглянулись.