‒ Посмотри на него. Он не стоит и горсти земли, кучки прошлогодних листьев. Это нечестная сделка.
‒ Да о какой чести речь!
Он не слушал.
‒ Я предлагаю тебе всего лишь быть частью моего изучения этого мира. Моей игрушкой, если тебе так проще.
Он протянул руку к моему лицу.
Я хотела отшатнуться, но по моей щеке словно прошёл слабый электрический заряд и распространилось мягкое тепло. Я вдохнула дым с кончиков его пальцев и почувствовала, как грудь словно наполняется мягкой пушистой ватой, как будто уходят все тревоги, лопаются мыльные пузыри, сверкая на солнце. Во мне была сила. Его горячие пальцы нежно опустились вниз по моей шее. Он убрал руку. Я выдохнула, и всё пропало.
‒ Немного твоего времени, часть твоей, как вы это называете, души, твоё тело. В обмен ‒ эйфория, блаженство... и немного боли.
Молчи, говорила я себе, молчи! Или кричи и спорь! Со Стасом отлично работали истерики ‒ он понимал лучше всего такой простой язык. Но передо мной был не избалованный парень из богатой семьи, привыкший получать то, что хочет, по первому требованию. Передо мной стоял тот, кто просто брал то, что хотел. Мужчина? Человек ли вообще? Конечно, нет. Он был красив каменной, застывшей красотой. В его глазах, чёрных, бездонных, нечеловеческого угольного цвета с рыжими искрами, было что-то притягательное, опасное. Я открыла рот, и слово вылетело помимо моей воли:
‒ Надолго?
‒ Пока ты не исчерпаешь весь интерес для меня. Ты нужна мне пару дней в месяц. Не чаще. Скорее реже. Все мои дни заняты другими. В остальное время живи своей обычной жизнью.
Он заговорил, прямо как отец Стаса с деловыми партнёрами, и это отрезвило меня.
‒ Нет.
Он указал мне на разрыв под ногами.
Стас сидел на коленях, его плечи вздрагивали. Стадия четвёртая, депрессия. И немного остаточного торга.
‒ Ты не хочешь её? Почему? Она красивая. Она, послушай... ‒ он подполз к мужчине и схватил его за ноги и заговорил быстро, лихорадочно. Он шептал, но шёпот отражался от стен, усиливался и бил прямо мне в сердце.
‒ Послушай, я у неё первый был, понимаешь? Она выглядит такой сучкой, да? Но она такая была ромашка нетронутая на первом курсе, даже не целовалась ни с кем... Тебе, наверное, девственницы нужны, но я её... ‒ Стас вдруг визгливо засмеялся: ‒ Не слишком заюзал, понимаешь?
Мужчина отступил на шаг.
‒ Она меня только год, как допустила до тела, ‒ не унимался Стас, ‒ два года за ручки держались, она хорошая, послушная, не смотри, что такая стерва с виду, она всё сделает... Умелая, но не затасканная, да?
Если бы я я тогда взглянула в зеркало, то не узнала бы себя. Мое лицо окамело, глаза расширились, а зубы были так плотно сжаты, что скулы стали видны отчётливее, чем обычно. Мои щёки горели. Это было предательством. Не то, что он решил, что его жизнь ценнее моей ‒ это понятно и логично, это инстинкт. Не то, что он продавал меня, как вещь ‒ это тоже понятно, это сущность Стаса, торгаш до мозга костей. То, что он растоптал то, что было мне важно. Я любила его. До этой минуты.
Я полюбила его осенью, в октябре, когда мы с группой немного запоздало отмечали начало первого курса. Мы закончили школу! Мы были победителями! Мы чувствовали себя, наконец, взрослыми!
Мы плыли на кораблике по реке, был закат, я перебрала шампанского (да и водки, что уж там), я впервые пробовала на вкус вседозволенность, сбежав от родителей-деспотов. Ко мне клеился какой-то болван с параллельного курса, я отмахивалась, уже ничего не понимая, а когда он полез мне под юбку, я закричала, но за грохотом музыки меня не услышали. Мало ли кто там визжит. Этот урод навалился на меня, вжал в диван, от него пахло потом, острым, едва заглушаемым запахом одеколона, что я начала задыхаться. И тут его оттащил Стас.
Я заметила Стаса раньше, но он был тем недоступным типом мужчин ‒ на большой машине, в фирменных шмотках. Вокруг него вертелись премиальные девушки. Я тоже себя не на помойке нашла и ухаживать за собой любила. Хоть природа и не наделила меня двухметровыми ногами и грудью пятого размера, но я была вполне довольна тем, что мне досталось на генетической лотерее. Это Натали бегала по косметологам, но она бе никогда не призналась, что пытается скопировать мою форму губ, подкорректировать щёки, чтобы её скулы не так выступали, вколоть гиалуронку в свой аккуратный круглый подбородок, чтобы он стал таким же волевым, точёным, как мой.
И вот Стас, как герой древних мифов, спас меня от чудовища. Он принёс мне воды, он не покидал меня весь вечер, утешая и показывая с экрана телефона дурацкие мемы. Я смеялась, а потом уснула у него на плече, а он просто сидел рядом и охранял мой сон. Утром он вызвал мне такси, доехал со мной до квартиры в жопе мира, как называла её Натали, которая уже тогда была моей соседкой. Проводил до двери, беспокоился, не расстроена ли я, почему-то извинялся за того пьяного идиота. Дал мне свой номер телефона, на случай, если мне что-то понадобится. Вечером написал, чтобы уточнить, в порядке ли я. А на следующий день в дверь позвонил курьер ‒ привёз букет роз, упаковку дорогого чая и конфеты. Я тогда ещё не знала, как Стас любит покрасоваться. В те месяцы, что он окучивал меня, он любовался собой не меньше, чем я им.