Выбрать главу

— Что знаешь ты о той игре, в которую вздумал со мной поиграть, убийца дракона? — спросил Трандуил, переплетая свои пальцы с пальцами человека. То были пальцы работяги, не короля. Корона, что легла на этот высокий красивый лоб, не могла стереть долгие годы тяжёлой работы. По крайней мере, не так скоро. И Трандуил вознёс хвалу Валар за этот мимолётный и оттого бесценный миг. На протяжении многих веков он никого и ничего не желал столь неистово, как этого удивительного смертного. Это бронзовое тело, опалённое солнцем, эти переливающиеся под оливковой кожей стальные мышцы, эти грубые шершавые пальцы, эти жёсткие кудри, цвета воронова крыла, что покрывали даже те части тела, где им не пристало расти. Всё это манило эльфийского Владыку, подобно терпкому мёду, что дикие пчёлы кропотливо собирали всю весну и лето и стерегли как зеницу ока. Живительный нектар, за который они готовы были расстаться с жизнью. Трандуил увяз в нём.

— То не игра, а скорее танец, — Бард и сам поражался собственному красноречию, ему не свойственному. Возможно, присутствие эльфов было тому виной. — Танец страсти. Танец лжи. Танец на стёклах.

— Тогда танцуй с осторожностью, — опасная улыбка расцвела на губах Трандуила.

— Осторожностью? — промурлыкал Бард, опаляя горячим дыханием шею любовника. — Я буду осторожен с тобой, как с девственницей в первую брачную ночь.

Секунда и Бард оказался подмят, покорён, повержен созданием, что было во много раз сильнее и быстрее его.

— Будь осторожен в своих желаниях, Бард из Озёрного города, — выдохнул ему в губы Король, кусая. Клеймя, утверждая свою власть. — Расплата за них непомерно высока.

Трандуил почти поддался искушению изменить свои планы на эту ночь, бросив осторожность на ветер. Искушение было слишком велико. Он мог бы столько всего сотворить с этим дерзким смертным. Эти комнаты таили в себе столько секретов. Человеку не хватило бы всей жизни, чтобы познать их. Столько чудных и странных игрушек, сколько человеку не дано испытать за его скоротечную жизнь. Столько чудных возможностей, которые неискушённый мозг и в самых диких фантазиях представить себе не мог.

Трандуил мог бы столькому его научить, открыть ему новые грани боли и удовольствия, трепетного предвкушения и испепеляющей страсти. Но этого ли он в действительности желал? И ответ пришёл сам собой.

НЕТ!

Трандуил просто хотел его. Хотел видеть, как это гордое свободолюбивое создание будет бороться и подчинится его воле, как затянутся поволокой страсти карие глаза, как натянется до предела стройное крепкое тело, а потом обмякнет в его руках, отдаваясь его воле. Он желал испить его стоны, крики и мольбы до дна, желал увидеть, как Бард будет умолять его о пощаде.

— Позволь, напомнить тебе кое о чём… — голос Короля дрогнул, когда Бард лизнул его в беззащитную шею.

— Позволяю, — выдохнул в губы Короля Эльфов Бард, оказываясь сверху. Рука лучника требовательно сжала член Трандуила, а его губы выпили тихий стон. — Но я бы предпочёл пропустить праздные разговоры и перейти сразу к делу.

То была не просьба, а приказ.

Бард сделал глубокий вдох и сам насадился на колонну пульсирующей плоти, дюйм за дюймом.

— Ну раз таково твоё желание, да будет так, meleth nin.

Бард затерялся в омуте хриплого голоса, уносившего его к небесам. Он был не настолько глуп, чтобы верить, что был для Трандуила чем-то большим, чем игрушкой, призванной разнообразить его досуг, но попасть под магию чувственного шёпота было так легко, казалось так правильно. Даже если то была иллюзия, призванная усыпить благоразумие нежным шёпотом губ и сладким дыханием любовника, он не был готов отпустить её.

Бард шумно выдохнул сквозь плотно сжатые зубы, когда Трандуил взял то, что было его по праву. Зрелище, представшее его затуманенному похотью взору, опьяняло, и он позволил себе насладиться им сполна. Трандуил казался холодным, как глыба льда, но его кожа… Его идеальная алебастровая кожа обжигала, как раскалённая лава. Прекрасный и недосягаемый, как звезда. Каждый дурак знает, что до звёзд не дотянуться, но некоторые безумцы всё же пытаются. И Бард поддался безумию.

— Что? — вывел его из транса хриплый голос.

— Ничего, — нехотя ответил Бард, прогоняя морок. Не ложь, но и не правда.

— Хорошо. А то я уж и не знаю, собираешься ли ты пялиться на меня, пока у тебя глаза из орбит не вывалятся, или же ты всё-таки осмелишься трахнуть меня.

Леголас почувствовал, как желудок скрутило в бараний рог. Тонкие пальцы сжали подлокотники кресла так, что костяшки пальцев побелели. Леголас знал, что принцу крови не пристало выказывать свои эмоции. Но слова отца пробудили дремлющий вулкан от спячки, и теперь лава разливалась по венам юного эльфа. Он знал, что не имел права чувствовать то, что чувствовал, но он не мог противиться этому. Ничто не является более враждебным железу, чем ржавчина, которая рождается из него самого.

— Всему своё время, Трандуил. Прости я… Я не могу так сразу… — Бард сжал прекрасное лицо эльфа в своих ладонях, провёл пальцами по высоким скулам, заставляя Трандуила закрыть его прекрасные глаза. — Я — не он.

— И я этому искренне рад. Не могу передать словами, какое это приятное разнообразие, — руки Трандуила нежно ласкали спину человека, а тело Леголаса превратилось в камень.

Это была его вина. Он сам навлёк это на себя. Он знал это. Но от этого знания, было лишь больнее. Леголас беззвучно двигал губами, проклиная их, называя самыми нелестными словами, которые существовали в возвышенном языке эльфов. Как бы он хотел отвести взгляд, не смотреть на них, но не мог. Не мог не видеть, как член Трандуила исчезает в узком дрожащем отверстии.

И Леголас ненавидел себя за это.

— Не обращай на него внимания, meleth-nîn. Мой сын никогда не признает этого, но ему нравится то, что он видит, — усмехнулся Лесной Король, заметив сочувствующий взгляд, коим наградил его ревнивого отпрыска Бард. — Я прав, тыковка?

— Да, — признавая своё поражение, смущённо прошептал Леголас. Ему не должно было нравится то, что он видел, но ему нравилось! Он смотрел на сплетённые тела королей и представлял себя на месте Барда. С тем лишь исключением, что его руки и лодыжки были крепко связаны. Принц представлял себе, как Трандуил будет брать его не готовое к вторжению тело, как оно будет сопротивляться инородному вторжению, как его пронзит острой болью, как Трандуил вдавит своими ладонями его бёдра в матрас и войдёт в него, невзирая на крики и мольбы. Трандуил никогда не обращал внимания на его протесты. Вместо этого Трандуил трахал его. Беспощадно, грубо, до звёздочек перед глазами.

— Телом своим боготворю тебя, Бард из Дейла, — губы Трандуила тронула блаженная мимолётная улыбка, полуопущенные веки дрожали, острый, как клинок, разум был затуманен похотью.

Леголас смотрел на отца, изумлённо открыв рот, словно видел впервые. Собственно, так оно и было. Он никогда не видел, как едва уловимо менялись прекрасные черты лица Трандуила, когда тот был на пике удовольствия, каким красивым был его отец в этот миг. Но ведь тот никогда и не давал ему такой возможности, беря его тело, душу и сердце без остатка и оставляя к рассвету измождённое, полуживое, украшенное засосами и синяками тело, чтобы на закате снова терзать и подчинять его своей воле.

— Что ты делаешь со мной? Что ты… — в горячке стонал Бард, кусая губы, воспаряя к небесам и падая в бездну, впиваясь пальцами в плечи любовника, объезжая неукротимого дикого мустанга. Нечленораздельные слоги слетали с искусанных в кровь губ, перемешиваясь с неистовыми стонами, рваными вдохами и выдохами, требовательными поцелуями. Беспроглядная ночь, висевшая над Великим Лесом, поглотила немые крики влюблённых, холодные каменные стены покоев Лесного Короля впитали слова, которыми те обменивались в пылу страсти. Всё, что происходило в стенах дворца Лесного Короля, в его лесу, в его постели, оставалось в них навечно.

Первоначальная боль сменилась удовольствием, движения бёдер стали неистовыми, а бесконечные стоны и крики тонули в страстных поцелуях и лихорадочном шёпоте. «Трандуил», — шептали губы Барда, «Бард» — вторили им в ответ губы Трандуила. И никто не желал сдаваться без боя, и никто не хотел уступать, оба предпочли бы пасть замертво, погребённые под саваном чёрных, как ночь, простыней, нежели сдаться на милость противника.