Важно, что сейчас, когда исчерпан запас уловок, нам дали возможность перевести дух.
– Не преследовать, – коротко бросил я.
– Что думаешь делать дальше? – поинтересовался Тио.
– Ночью уходим. Пусть подготовят удобные повозки для раненых. Их много?
– Хватает, командир. Но и повозок много.
– Стоит ли оставлять укрепления сейчас, командир? А может, эти об них и завтра разобьются? Может, им ещё разок сумеем показать их место!
– Даже если и так, в чём я сильно сомневаюсь – нас могут обойти с флангов, и очень быстро.
– Не просто могут – обойдут, – высказался Вайерд. – Непременно. Мне кажется, сливки мы уже сняли.
– Мне тоже.
Мы снялись с места ночью и, стараясь вести себя как можно тише, отступили на север, поддерживая себя надеждой, что Эберхарт для нас уже всё подготовил. Тем более что погода портилась, то и дело сеял дождик, земля размокала, и лошадям труднее стало бежать. В условленном месте на полдороги к засеке нас ждали сразу два посыльных: от Эбера, мол, всё сделано как надо, и из оданесской ставки – с сообщением, что армия выдвинулась на юг, а мне надлежит сдерживать лоримцев сколько будет возможно. Я криво усмехнулся. Можно было бы сказать: «А нисколько не возможно», но какой смысл говорить это посыльному? На нём, конечно, можно сорвать злость, но это просто глупо.
Ответом станут действия, которые я буду планировать сам.
У меня есть для этого всё необходимое, включая источник сведений – пленника, которого прихватили ещё во время первой атаки и теперь везли с собой, чтоб на ночных стоянках допрашивать без лишней спешки и с полной отдачей. Его, кстати, и захватывать взялись потому, что слишком яркие были знаки на его доспехе. Оказалось – нет, не офицер, всего лишь сержант, но зато служивший у истинников ещё со времён захвата Уриты.
Он понимал жизнь и не строил из себя героя: раз уж попал в плен, так понятно, что рано или поздно его разговорят, нет смысла причинять себе и окружающим лишние страдания. Последнее суждение здорово позабавило и меня, и моих ребят. Но, судя по тому, что уже выяснили наши разведчики, да и по другим признакам – благоразумец не врал.
Он охотно, словно о собственных заслугах, рассказывал о том, как Дикий мост начинал завоевания, и о Демоне Оданеса тоже. Сам сержант ни разу его не видел, но помнил, как о нём отзывались знающие его люди, и как были преданы ему ученики, приближённые, последователи. Да, жёсткий человек, очень жестокий, однако знавший, как он должен был поступать, и допускавший только совершенно необходимую жестокость. Он умел и сражение выиграть, и подчинить своей воле завоёванные земли. Да, собственно, что ему оставалось-то? Тогдашняя ситуация требовала от него именно тех действий, которые он совершал.
Солдаты полезли было бить пленнику морду, но я их одёрнул и настрого запретил. Мне было очень интересно, как же крохотной захудалой области удалось так успешно преумножить владения более чем в десять раз. А ещё вызывал любопытство вопрос – как же свои относились к Демону Оданеса? Ненавидели и боялись? Нет, оказалось, что наоборот: очень уважали, а некоторые даже искренне любили. Так что идея идти освобождать герцогского сына из оданесского заключения для многих выглядела вполне солидным поводом для вторжения. В этого человека верили, его жизнь казалась адептам Истины гарантией победы их идей и их армий. И они действительно верили, что Демон жив.
– Что скажешь? – спросил я Вайерда, когда пленника увели прятать от дождя под телегу, а для меня и моих офицеров подготовили одну палатку на всех и ужин.
Тан пожал плечами.
– Возможно, герцогиня о чём-то умалчивает. – И подвинулся, давая место Элфе.
– О чём умалчивает? О том, что она не приказывала убить брата? Или о том, что её отец не убивал своего сына? Если верно понимаю ситуацию, для неё даже вслух отрицать подобное – шаг к тому, чтоб заставить людей сомневаться, так ли это. Госпоже и подобная мелочь может повредить.
– Люди и без того сомневаются.