Почти всё это пришло мне в голову, когда, обдумывая задачи и сложности кампании то так, то эдак, я мучился бессонницей и сам себя подгонял: мол, решай уже что-нибудь, хоть и бестолковые шаги, но их надо предпринимать. Делай хоть что-нибудь! Так получалось, что военную науку я словно бы придумывал для себя с нуля, заново, как было в начале времён, когда история человечества только начиналась. Разумеется, каждую идею, робко заколосившуюся в голове, я первым делом озвучивал сержантам. Иной раз они подтверждали: так делают, всё верно, действуем. Иной раз удивлялись, и дальше начинался спор. Весь опыт человеческого сообщества, с давних пор ведущего войны, был для меня закрытой книгой, и мне предстояло постигать его на собственном опыте и на скудных подсказках.
Иногда задумывался – не глупо ли это выглядит, когда крупным отрядом командует неуч и каждый день пытается изобретать отвальный плуг?! Куда подобный курс может нас привести, к какому грустному финалу? Если у меня возникали сомнения, я предпочитал делиться ими с Элфой, потому что он самый спокойный и рассудительный из всех, и ничему, мною сказанному, не удивлялся. Он даже спокойно принял тот факт, что я могу не знать самых, казалось бы, очевидных вещей, и терпеливо разъяснял их мне – без смешков и показного недоумения.
– Ты иногда выдаёшь странные идеи, командир, – сказал он мне, поразмыслив. – Вообще-то намного лучше, когда так. Необразованный командующий, но разумный и с фантазией будет выдавать свежие идеи, а тот, кто усвоил науку в каком-нибудь эдаком знаменитом учебном заведении, привыкает действовать по схемам. А на войне тем временем намного важнее действовать неожиданно для противника, чем делать всё правильно. Другие ж тоже в заведениях учились и знают схемы.
– Война – ремесло обмана, – сказал я и сам удивился прихотливости своих мыслей.
Впрочем, может быть, они и не мои. Может, я это где-то услышал или прочитал.
– Да, так и есть, – подтвердил Элфа. – Так учат везде. Но зная, как это делалось раньше, труднее придумать своё, верно?
– Своё всегда придумать трудно. А тот, кто способен находить свежие идеи, ещё лучше справится с задачей, если будет хорошо знать уже придуманное другими. Образование – крайне полезная штука, так что тут я с тобой не согласен. Но ладно… Что у них с урожаем?
– Работы почти закончили.
Удивительно, с какой быстротой умудряются работать изголодавшиеся усталые люди, если цель ясна, близка и привлекательна. Крестьяне живо убрали озимые, поделили и уволокли в закрома свою долю. Радость по поводу того, что половина зерна уже в их руках, захватила сельчан, и, судя по настроению, все окрестные посёлки охотно закатили бы по этому поводу многодневную пьянку. Но увы, такой возможности у них не было, и восторг они выплеснули иначе: изо всех сил впряглись в работу, поэтому насыпь начала расти вдвое быстрее, чем я ожидал.
– Мы своё слово держим, командир, – объяснил мне староста. И, пожевав губами, осторожно уточнил. – А, может, продержите их за стенами, пока мы и яровые приберём?
– Надеюсь, к тому времени мы их по деревьям развешаем.
– Оно-то дело благое, мы понимаем. Но что если они вместо того вас развешают – уж не сердитесь, прошу?!
– Им – не позволим.
Удивительно – этот ответ полностью успокоил и старосту, и крестьян. Они почему-то вдруг начали верить мне безоговорочно: перестали прятать каждую крошечку собранного зерна в землю, пригнали откуда-то из леса остатки своих стад, видимо, тщательно скрываемые от истинников, стали пасти их открыто. Даже на то, что время от времени кто-то из солдат наведывался в гости к деревенским бабам и девицам, смотрели сквозь пальцы. В крайнем случае всё заканчивалось мордобоем между служивым и оскорблённым мужем или отцом, но далеко идущих выводов сельчане из таких инцидентов не делали. Они рвали жилы на полях-огородах, трудились на осадном строительстве и воспринимали выходки моих бойцов с примерным терпением. Хотя, надо отдать должное моим сержантам – шалости случались редко и оставались в рамках приличий.
А насыпь тем временем росла. Когда она почти подобралась к противоположному берегу, осаждённые усилили обстрел, и я велел возвести над насыпью крышу из тех же ивовых щитов, обитых шкурами. Потом были попытки закидать нас камнями, сколько-то человек погибло или покалечилось, однако работы всё ещё продолжались, и успешно. Потом случилась одна-единственная попытка провести переговоры.