– Госпожа, вы можете высказать ваши аргументы мне.
Мы схватились взглядами; то есть, как понимаю, именно она восприняла это как поединок воль, я же просто держал взгляд. Останна попыталась смотреть как-то особенно, и я с трудом удержался от улыбки: так мила и наивна была её уверенность, что она должна обязательно как-то воздействовать на меня своей волей. Наверное, пыталась добиться того, чтоб я первым опустил глаза. Не совсем понимая, зачем это нужно, я продолжал смотреть… Да, к тому же, просто приятно было наблюдать за мимикой её милого решительного личика.
И она отвела глаза, слегка зарделась, смутилась.
– Я просто хотела убедиться, что мы хотя бы можем обсудить. Понимаешь, ты как подданный отардатского графа, конечно, собираешься сейчас броситься освобождать именно его земли, но разумно ли это – вот так, сразу? Может, сначала всё-таки Тореген освободить? Область значимая, особенно для истинников. Если тебе удастся освободить Тореген, то тогда, конечно же, против Дикого моста восстанет и Архипелаг Воль. Ты же понимаешь, о чём я говорю? Всё дело в том, что тогда истинникам трудно будет переправлять на Архипелаг боевые корабли с подкреплением, ведь с побережья Торегена их можно будет атаковать и обстреливать…
– Госпожа!
– Да?
– Госпожа, мне Тореген тоже представляется наилучшей следующей целью. Понимаю, что для вас это также очень важно. Мне кажется, вам действительно стоило бы рассмотреть торегенского графа как возможного союзника.
– Ты намекаешь на мой брак с кем-нибудь из уцелевших Торегенов? Да-да, я понимаю, этот вариант напрашивается. И, знаешь – не буду спорить. Если мне удастся выйти замуж за своего соседа, будущего графа, всем будет хорошо. Если, конечно, мы сможем прийти к соглашению по принципиальным вопросам. Ты, думаю, понимаешь, в чём сложность. Речь об управлении землями, конечно. Но, думаю, новый граф согласится на мои условия, ведь моя помощь, помощь Пиры, ему будет очень нужна. А потом мы станем каждый владеть и управлять своим имуществом. Разумно, не правда ли? Вот на этом и остановимся. Ты, полагаю, сможешь убедить своих генералов. А я тем временем соберусь в путь.
– Куда, госпожа?
Останна изобразила удивление.
– Как – куда? В Тореген, конечно, вместе с твоей армией… Я была уверена, что ты станешь возражать, но подумай сам, как может быть иначе? Ты же не считаешь, в самом деле, будто я соглашусь, чтоб ставленник Отардата представлял Пиру. Зачем это мне признавать главенство Отардата? Зачем поручать Отардату решать вопрос моего брака, моего союзничества? Не слишком ли много сразу? Да ладно, я понимаю, что ты не хотел меня оскорбить, просто плохо разбираешься в политике. Военному простительно. Поэтому я объясняю: такое невозможно.
– Госпожа, вы могли бы отправить вместо себя кого-то из своих танов.
На этот раз молодая женщина улыбнулась снисходительно и вместе с тем смущённо.
– Ты всерьёз? Поручить такое дело одному из тех, кто даже поддерживать меня не рвался, пока ты не доказал от моего имени, что со мной придётся считаться? Чтоб я начала им доверять, должно пройти время. Нет, вопрос брака с соседом я сейчас должна решать сама и сама же показать Торегену, что многого стою как союзник. Ты ведь понимаешь, не так ли? – Она изящно скривила губы. – Молчу о том, что следует сразу, как это говорят торговцы, показать товар лицом. Пусть Тореген увидит, на ком ему предлагают жениться. Понимаешь?
– Конечно, госпожа. Но надеюсь, что вы передумаете.
– Я не передумаю!..
– …Что дадите нам возможность начать освобождение Торегена и присоединитесь позднее.
Она хотела что-то сказать, но задумалась, опустила глаза, поджала губы. Нехотя согласилась.
– Я подумаю.
Я повёл её в город, где баррикады были уже почти убраны, показал, какие дома были порушены, а какие сгорели, объяснил, почему пришлось сделать насыпь, а стену – обрушить, и надо каким-то образом исправить это в ближайшие месяцы, ещё до зимы. Потом продемонстрировал все сундуки. Она внимательно, при этом с совершенным спокойствием осмотрела деньги и драгоценности, потрогала одно из ожерелий, аккуратно выпростала его из груды украшений.
– Это ожерелье моей матери. Если бы мой муж был ещё жив, перед смертью ему следовало бы вырвать руки за такое обращение с реликвиями семьи!