– В этой ситуации трудно говорить о чести, – проворчал Росс. – Но ты прав, командир. Надо объявить, это заставит ополченцев сражаться по-настоящему.
– Верно. Они будут рыть носом, лишь бы не спалили их дома. Командир прав.
Обо мне почти забыли – мои помощники были полны идей по поводу того, как поскорее осуществить задуманное. Они спешили сделать всё от них зависящее и очень быстро разошлись: каждый должен был позаботиться о своём отряде. Разглядывая карты, которые у меня скопились, я ждал новостей и продумывал, откуда лучше всего будет подпалить непокорный Торгилан, чтоб побыстрее выкурить оттуда врага. Сгорит ли город в конечном итоге или уцелеет, меня действительно не беспокоило. Сейчас по-настоящему важны пограничные форты и крепости, а этот… Этот тоже значим, но гораздо меньше. К тому же, поблизости есть ещё один замок, Эйнийон.
Соседний замок тоже необходимо отбить у истинников. Теперь, считая, что проблема Торгилана решена, я решал, что следует делать дальше. Пожалуй, после того как в моих руках окажется Эйнийон, уже пора будет устраивать встречу с графом. Если и дальше я стану его именем отвоёвывать его земли, это будет выглядеть странно. Ронскому тану пора присоединиться ко мне, даже если его армия действительно так мала, как он пишет. Какая б она ни была – должна поучаствовать.
Вот уладим все дела здесь – и сразу отправим ему послание. Поторопим.
Мне почему-то казалось, что судьба Эйнийона предрешена так же, как и судьба Торгилана. Возможно, я слишком самоуверен, но чему ещё мне доверять, как не своим умозаключениям и ощущениям? Свернув карты и припрятав их, я выбрался наружу узнать, нет ли новостей. Мимо палатки солдаты шумно тащили раненых, на ходу ругаясь между собой. Из их ругани можно было понять, что устраивать раненых уже негде, под навесом и то места закончились, а им тоже жалко тягать страдальца туда-сюда, он же постанывает, и иногда громко, а ещё дёргается. Мешает себя нести.
– Сюда кладите, – велел я, отбрасывая полог своего шатра. – Вот по той стенке. Прибери мои вещи, – приказал порученцу и пошёл смотреть на город.
Вечерело. Погода стояла на редкость ясная, жаркая, в полдень солнце пекло от души, да и теперь ещё зной цепко держался за пределы человеческого мира. Солдаты у костров и котлов с едой обливались по́том, на укреплениях работали голыми по пояс. Сквозь запахи усталых грязных тел, навоза и лошадей, ран и нечистот, снеди и лечебных снадобий не мог пробиться ароматный ветер с полей и лесов, не просачивалась ранняя речная прохлада. Но хотя во всём царствующем разнообразии запахов приятные (такие, например, как дух перепаханной сапогами и копытами, перекопанной земли да тон неба) можно было отыскать лишь случайно, они не отвращали меня. Пожалуй, наоборот, успокаивали – быть может, своей привычностью, предсказуемостью. Я ведь с самого начала хотел, чтоб боевая походная жизнь стала для меня привычной. Следуя этим путём, я в наибольшей степени был самим собой…
Кажется, так.
Одна равновесная мысль потянула за собой другую: я как-то спокойнее взглянул на неуступчивый Торгилан. Ладно уж, если дело сдвинулось с мёртвой точки, ещё на день подожду палить город… Или нет? В моём деле одна упущенная возможность может потянуть за собой много поражений. Сочувствие и жалость – штуки хорошие, но лучше я пожалею голодного ребёнка и отдам ему свой хлеб, или вот над ранеными смилостивлюсь, пущу в свою палатку. У такой жалости не будет долгой и печальной истории дурных последствий.
По суматохе в лагере трудно было понять, к успеху или провалу идёт дело. Солдаты суетились, как всегда суетятся, и привычно не скупились на ругань. Но чуть позже меня отыскал посыльный от Эберхарта, а следом и сам Эберхарт, который сообщил, что Торгилан почти захвачен, центральный форт практически очищен от истинников силами горожан, а кое-кто из вражеских командиров даже сдался в плен. Так что поджог можно не устраивать. Торгилану повезло.
Я равнодушно кивнул.
– Тем лучше. Меньше работы. Что за пленные?
– Есть и важные. Думаю, тебе стоит взглянуть самому, командир. – И Эберхарт жестом показал на моего коня, уже готового в путь. Трое солдат, которым, видимо, поручено было меня сопровождать, приосанивались так, будто самое меньшее служат в охране монаршей особы. – А ты знаешь, что, оказывается, торегенская казна хранилась именно здесь, в Торгилане? Правда, тот, кто запел в голос, едва я помянул пристрастный допрос, утверждает, что не знает, здесь ли она ещё, или её вывезли.