Мито.
Он поднимался по лестнице, и они чуть было не столкнулись. Их взгляды встретились и Ева, не выдержав, опустила глаза в пол.
- Я искал тебя.
- Знаю. Мне сказали.
Он кивнул.
- Значит поэтому ты бежишь из города.
Глаза Евы вспыхнули красным.
- Я не бегу.
- Хочу тебе верить. А ты сильно изменилась за это время.
Она промолчала. Да, за эти годы, прожитые в пустыне, Ева превратилась в совершенно иное существо.
- Были причины.
- Ты не можешь вечно винить себя, - слова прозвучали ей в спину, и девушка замерла.
- В том, что наша дочь была убита вина в моей слабости, - она обернулась к нему. – Если бы я знала, чем обернётся моя доброта.
- Ты же отомстила. Успокойся. Ты последняя из Гриммов.
- Я не Гримм. Они сами виноваты. Чёртовы аристократы кичащиеся своей заплесневелой древностью. Мне не надо ничего ни от их фамилии, ни от их состояния. Я благодарна вам всем… Но… Та Ева умерла.
Да, это было так. Та прежняя Ева, давшая согласие Мито умерла в тот момент, когда ей был убит последний из рода Гриммов. Убит жестоко и беспощадно.
Когда-то Ева совершила ошибку, оставив в живых того, кто стал причиной гибели её семьи. И это перевернуло всю её жизнь. Обретя семейный уют и родив ребёнка, она, не замечая ничего вокруг себя, всецело погрузилась в воспитание маленькой Агаты. И в один прекрасный момент, враг, в лице затаившего злобу двоюродного брата, нанёс ей удар в спину. Для Евы, познавшей радость материнства это перевернуло всю жизнь.
В тот вечер они были в городе, когда в раскрытое окно влетела бутылка с зажигательной смесью. Взрослые сумели спастись, а вот маленькая Агата, надышавшись дымом не выжила.
Месть Евы была ужасна. Ровно через год она, справив по дочери кровавую тризну, удалилась от внешнего мира. Туда, где долгие годы как в котле медленно кипела война.
Обойдя Мито, девушка спустилась по лестнице, однко на последней ступени замерла.
- Мито!
- Да?
- Ты только за этим приехал сюда, в этот огненный ад?
Он молчал.
- Я отпустила тебя, муж мой. Отпустила навсегда. И ты меня отпусти.
- Отпустила в тот самый момент, когда пила кровь из горла своего двоюродного брата?
- Да, Мито. Отпустила вместе с прошлым.
Она вытащила из кармана золотой кулон и положила его на перила.
- Это… Это кулон который я подарил тебе на день рождения нашей… - его голос дрогнул и мужчина не смог закончить начатой фразы.
Ева закончила за него:
- Нашей дочери, Мито.
Сказав это, она направилась в тесноту ночи. На негнущихся ногах Мито спустился след за ней и взяв кулон, крепко сжал его в ладони.
- От себя не убежишь. Слышишь? – крикнул он в темноту.
Она слышала и лишь прибавила шаг. Тёплый ночной ветер шевелил её слегка выгоревшие волосы, и ласково касался щёк, по которым бежали слёзы.
4.
Рассвет они встретили уже в пути. Покачиваясь на спине верблюда, Ева озирала окрестности и временами бросала недовольный взгляд на напарника, который время от времени прикладывался к большой фляге.
- Может не стоит надираться с утра? – резко спросила Ева. – К Газе мы прибудем утром, и мне будет нужна твоя светлая голова.
Мужчина довольно крякнул и вытянул вперёд руки.
- Видишь?
- Что я должна видеть?
- Они не трясутся, а значит вагон я вскрою на раз, два, три.
Ева пожала плечами и слегка натянула поводья. Когда их верблюды поравнялись, то девушка наклонилась и отобрала у Ирпа флягу.
- Эй!
- Отдам после того как ты вскроешь сейф.
- Вот… - мужчина недовольно заиграл желваками и бросил короткий взгляд на кобуру, в которой лежал пистолет.
Дальнейший путь они продолжали в полном молчании. Солнце, как всегда нещадно палило землю, плавно покачиваясь верблюды переходили с бархана на бархан. Однако, во второй половине дня рельеф почвы изменился. Пустыня постепенно уступала место широкому, каменистому плато.
Они демонстративно старались не замечать друг-друга. И даже на полуденном привале, наскоро съев по банке тушёного мяса и запив все это водой, напарник по несчастью не обронили ни слова. Ирп был обижен, Ева-же не хотела разговаривать ни с кем. Та встреча с Мито, перевернула в её душе всё с ног на голову, вырвав самые потаённые, и казалось прочно забытые воспоминания.
Да, ни внешне, ни внутренне она не был той Евой, которая словно квочка хлопотала над колыбелью своей дочери. Но, Еве сегодняшней было безумно жалко себя ту: спокойную, любящую и любимую молодую женщину, которая ушла безвозвратно, в ту роковую ночь. Ночь безумного, бушующего огня.
Теперь она был Евой, жестокой и решительной. Той, которую прозвали Фатат аль Ашдах.