— Приветик, Тэг, — Нерме подцепил носком камень и пнул в мою сторону. — Как поживаешь?
Я уклонился.
— Не жалуюсь. Ты сам как?
— Жив, как видишь, — хрюкнул он довольный, что я участвую в его спектакле. — Вот, наконец свиделись, но что-то ты, кажись, не рад встрече. Али я тебя обидел чем?
— Я рад, конечно. Мы же старые друзья.
Я поддерживал разговор, надеясь, что за это время соображу, как выбраться из этой переделки. Шайке впервые удалось поймать меня, да ещё и в полном составе.
В последний раз, когда мне не повезло, их было трое, и тогда мне удалось вырваться. С той встречи, около года назад, я стал осторожнее: менял маршруты, не шастал по ночам, выходил будучи полностью уверенным, что подстеречь меня не удастся. Но никому не везет бесконечно долго и вот настал мой час.
— Друзья, да, — гаденько протянул он. — Что ж ты ведешь себя не по-дружески? Вон, поднялся, — кивнул он, окидывая взглядом мою одежду, — а поделиться забыл.
— Подфартило разок, нечем хвастаться. Со всеми бывает, — оправдываясь, пожал я плечами и понял, что дело дрянь.
Проулок в этот час был тёмным и нелюдимым — сюда редко заглядывали. А если бы сюда кто и забрёл, уносил бы ноги, видя, что здесь уже «веселятся». Кричать бесполезно, до спасения нестись минут пять, а то и больше. При условии, что мне позволят. Прорваться через Нерме и его дружков у меня вряд ли получится, а если и повезёт, не уверен, что хочу поворачиваться к ним спиной.
Нерме пнул второй камень и тот угодил мне в грудь — увернуться я не успел. Амулет болезненно врезался в кожу, я скривился.
— Ты стал совсем неженкой, Тэг. Вон и кудри, как у бабы до плеч. Что смотришь на меня своими жабьими блымками? Можт ты того, насосал на костюмчик-то?
Шайка мерзко загоготала.
Пока они развлекались, обступая меня кольцом, я успел осмотреть стены. Как назло, ни одного удобного выступа, чтобы схватиться и попытаться вскарабкаться на крыши. Я бы попробовал уйти и по кровлям. Дело это опасное даже днём, ночью и говорить не о чем, но я бы лучше попытал счастье так, рискуя сломать ногу, чем продолжал оставаться на месте. Куда шёл разговор, мне нравилось всё меньше.
— Я тут подумал, что чисто по-дружески, ты мог бы отсосать и у нас. Верно, ребята? Тогда, думаю, мы бы разошлись миром. Правда шмотки твои мы всё же изымем. Вдруг тебе снова повезёт.
Уроды снова заржали.
— Чего молчишь? — рявкнул Нерме, недовольный, что я больше ему не подыгрываю. А я не видел смысла это делать, потому что сейчас мне придёт конец.
То, что я откушу член, если таковой окажется в моём рту, я не сомневался. Не знаю даже почему, но нисколечко в этом не сомневался. И тогда они попросту забьют меня лежачего до смерти. Тут и сказке конец, невесело подумал я, отступив назад, когда заметил, что на меня надвигаются все пятеро разом.
— Тэг, — вдруг разнеслось моё имя в кишке погрузившегося во мрак проулка. — Чего это ты там стоишь? Я устал тебя ждать.
Уроды застыли разом, не дойдя до меня нескольких шагов. Их внимание привлёк незнакомец. Тот стоял поодаль, за спиной у Нерме. Достаточно далеко, чтобы различить удалось только густую тень в синеватом сумраке.
— У меня беда, господин, — унимая дрожь в голосе, пролепетал я. — Старые друзья хотят пообщаться.
— А ты?
— Я сказал, что занят, господин, но они не верят.
— Эй, — гаркнул Нерме. — Проваливал бы ты подобру-поздорову, господин, — сплюнул он последнее слово. — Считать умеешь? Нас пятеро, ты один. Или жизнь не слишком дорога?
— Как же, как же, дорога. А тебе?
— Чего ты там лепечешь?
— Говорю, вас всего пятеро сопляков, от горшка три вершка. Может, исчезнете, пока я в настроении?
— Ну ты и тугодум, — произнёс Нерме и повернулся к незнакомцу. Остальные, как по команде, обернулись следом.
— Тэг, ты по ним будешь скучать?
— Не очень, господин.
— Тогда будь умницей и закрой глаза. Откроешь, когда я скажу, понял?
— Что за хуйня ещё? — ощерился Нерме, поняв, что, кажется, больше он не тот, кто всё решает.
На самом деле, мне было не лучше. Кажется, стало ещё страшнее, но я так малодушно не хотел принимать в этом участие, что попросту согласился, отступив ближе к стене и прикрыв глаза.
Пока я стоял замерев, прижимая морковку к груди, вокруг происходило нечто ужасное. Крики, стоны, хруст костей, вопли, брань, а затем снова крики. Казалось, этому не будет конца. В груди заполошно колотилось сердце, несмотря на лёгкий осенний морозец, по лицу и телу тёк пот. Кровь так глухо стучала в ушах, что я чуть не пропустил момент, когда всё вдруг разом прекратилось и воцарилась тишина.