Я быстро пересел на соседнее с Эйригом место и застыл, будто ждал, что меня собираются уличить в непозволительном нарушении этикета. Но нет, на меня совсем никто не смотрел. Публика продолжала рассаживаться, ложи — так назывался наш балкон, продолжали наполняться людьми, но к нам больше никто не присоединился.
Стройный голос десятка скрипок разом наполнил пространство, зазвучали тромбоны и клавесин — шум растворился, осталась только красота. Шторы, тяжелее и гораздо длиннее тех, что в доме у Эйрига, распахнулись…
Я задумался, припоминая монотонный рокот Содара, решившего просветить меня насчёт театра…
Точно! Шторы назывались занавесом и его подняли.
На сцене оказалась девушка. Широкий луч света пригвоздил её к месту, музыка затихла, но не исчезла, и чудесный высокий голос завёл песню.
— Я ничего не понимаю, — прошептал я погодя, надеясь, что Эйриг не убьёт меня за то, что я раскрыл рот.
— Она поёт на другом языке, — едва заметно склонил он голову ближе ко мне.
Я выдохнул с облегчением, чуть не решив, что я так глуп и необразован, что высокое искусство не для моих ушей.
— Но как же я понимал навистральцев? — осенила меня внезапная мысль.
Всю ночь, гуляя по Тартаре, я прекрасно разбирал, что говорят вокруг. Иногда голоса были сиплыми, иногда булькающими и стрекочущими, так что приходилось навострить слух, но я точно осознавал всё, до последнего слова. И торговцев в лавке, и портных в ателье.
Эйриг вдруг потянулся ко мне и опустил руку мне на грудь.
Я замер в растерянности, и с запозданием понял, что он имеет в виду.
— Амулет?
Он кивнул и убрал руку.
Я воровато огляделся, проверяя никто ли не заметил странного поведения господина. И вдруг обнаружил, что некоторые дамы, занимавшие противоположные ложи, смотрят прямо на нас. Вернее, не на нас, а на господина Эйрига!
Неужели они видели его двусмысленный жест? Нет, перегородка была достаточно высокая, чтобы они ничего не заметили. Но на что они тогда таращатся?
Взгляд Эйрига был по-прежнему прикован к сцене — он не замечал ничего вокруг. А я уже не мог просто слушать и получать удовольствие. Я всё равно ничего не понимал, хоть голос и был приятным, я никак не мог забыть об этих липких настойчивых взглядах, цеплявшихся за наше укрытие. Если сначала они казались мне осторожными и любопытными, теперь дамы настойчиво заглядывали в глубину, словно стараясь всё рассмотреть.
Видя, как заворожён господин, я не стал его тревожить, решив дождаться, когда закончится пение. Стоило голосу чуть стихнуть, как музыка загремела громче, и Эйриг сам обернулся ко мне.
— Идём, — бросил он, тут же поднялся и вышел.
Мне оставалось только поспешить следом.
— Это конец первого акта и чтобы ты имел возможность сделать то, зачем пришёл, нам надо поспешить.
Мы вынырнули в абсолютно пустые коридоры. Не считая присутствия служащих, вокруг не было ни души. Но вот, в недрах залы музыка прогремела раскатом и захлебнулась, раздались аплодисменты. Сначала по одному, а затем и парами, вокруг стали появляться люди. Мы как раз обошли первый этаж и стали спускаться к выходу. Не дойдя десятка шагов, Эйриг повернул вправо, и мы очутились в небольшом, но уютном коридоре, где скучало пятеро парней разного возраста.
Стоило нам появиться, как все они загомонили в голос, приглашая почистить туфли. Эйриг опустился на стул посередине, любезно попросив меня подождать.
Уже очень скоро, когда все стулья были заняты, а рядом образовались стайки беседующих, расчёт Эйрига стал мне понятен. Он просчитал всё так, чтобы мы точно могли здесь находиться и при этом, будучи в центре, у него самого была возможность слушать происходящее вокруг, а я в ожидании мог свободно курсировать среди собравшихся, прислушиваясь к любым разговорам, но выглядя так, будто в скуке ожидаю господина.
Туфли чистили только мужчины и разговоры потому текли соответствующие. Погода была дрянная, цены росли, денег хотелось больше и нужно было непременно вкладывать, только куда и сколько — вопрос. Тратилось всё исключительно на нужное — вино, табак, лошади, костюмы, а деньги попусту транжирили женщины, на духи, туалеты, загородные поездки, собачек.
Как только первый ажиотаж схлынул и беседы потекли размереннее, я приблизился к господину Эйригу и посмотрел на его начищенные до блеска туфли.
— Хорошо, Тэг? — спросил он меня, будто не мог разглядеть сам и хотел бы знать моё мнение.
— Хорошо, господин. Только Гошер больше воску клал.
— Что вы, господин, — возмутился парень, чистивший туфли, — я никогда не жалею воску, и вот ещё добавлю, — он положил новую порцию на гладкую кожу сапог Эйрига и стал тереть дальше.