Так мы оказались на знакомой улице. Ещё немного и показалась калитка. Оборотень неожиданно затих и замедлился — кажется, он не горел желанием возвращаться обратно.
— Аржен, я замерз.
Оборотень и носом не повёл, разворачиваясь обратно.
— Ну правда, разве ты не набегался? — верёвку в моих руках упорно тянули подальше от дома. — Давай так. Ещё полчаса побродим, я покажу реку, а после домой. Эссиенте наверняка заждалась.
Оборотень замер, подёрнул ушами при звуке дорогого имени и кивнул.
Мы прошли вдоль, свернули в один из проулков и оказались на берегу реки. Небольшая полоска суши, сейчас полностью укрытая снегом, тянулась между стройной линией домов и толстой коркой льда, успевшего закрыть воду ещё в начале месяца.
Здесь было оживлённо. На льду играли дети. Они скользили и падали, играя в снежки и просто дурачась. Рыбаки сидели поодаль у лунок. А на том берегу остановилась пара саней. Парни и девушки — всего их было семеро — гуляли промеж оголившихся стволов на некотором расстоянии.
— Я здесь останусь, — кивнул я на присмотренный мною пень, на котором я изредка выходил посидеть, подышать воздухом.
Аржен вильнул хвостом и понёсся вперёд. Сначала люди с подозрением озирались на пса, и мне пришлось крикнуть, что это мой и он совершенно не кусается. Это всех немного успокоило, а минут через пятнадцать ребята о нём и вовсе позабыли, позволяя носиться в стороне и старательно вынюхивать.
Замёрз я почти сразу, и решил побродить туда-сюда вдоль берега, чтобы немного согреться. Ещё немного и позову Аржена обратно.
Пара рыбаков, примостили толстые ветки неподалёку. Я даже мог рассмотреть слабое копошение в мешке — там уже, должно быть, лежала рыба.
Неплохой улов к середине дня, отметил я, когда рыбаки вдруг оживились, вглядываясь куда-то вдаль. Я тоже присмотрелся, но ничего не увидел. Один из мужиков, худой, в фуфайке, подскочил, быстро смотал удочку, подхватил свой мешок и вприпрыжку заковылял в мою сторону. Я растерялся, глядя, как он прячется за укрытыми снегом кустами, а уже парой минут спустя, завидел, как к его другу, неспешно переваливаясь, идет баба. Такая, что и коня на скаку остановит, а то и прибьёт.
Грузная, с круглыми раскрасневшимися щеками и узкими поросячьими глазками, она наступала всё ближе.
— Где он, Исмло? — потребовала она, выпятив подбородок вперёд и уперев руки в бока, как только встала напротив рыбака.
— Почём мне знать, Гранда. Я мужа твоего со вечёру не видел, — пожал тот плечами.
— Бреши больше. То-то вы шли спозаранку с пустыми мешками за плечьми*.
— Так то не мы были.
— А хто*? — требовала она.
— Говорю же, не мы. Почём мне знать? Я один сегодня рыбачу.
— Исмло, не дури, а то скажу Дугле, как ты шестого дню* назад, вдове пекаря свой улов стнёс*, а домой пришёл с пустыми руками.
Мужик не ответил, только прокряхтел что-то неразборчивое, нахмурил морщинистую морду и сплюнул.
— Ушёл он.
— Куды?
— Да шо ж ты за баба такая! Я Грульке твоему не нянька? Сказал, что не клюёт у него. Вона лунка пустая, — махнул он рукой. — Собрался и ушёл. Куда его понесло, знать не знаю.
— А не врёшь? — с подозрением спросила баба, сощурив и без того узкие щелки глаз сильнее и чуть склонившись. — Ты, кажись, не один был.
— Да парень, вон, подошёл спросить, кого ловлю, — кивнул мужик в мою сторону. — Как на духу говорю тебе, Гранда. Ушёл. Поди, к Петруну потащился. Тот нас, значит, звал давеча, говорил самогону раздобыл гдесь*.
— Ладно, — бросила баба после того, как ещё раз внимательно прошлась по мне взглядом, а затем зорко, словно сокол оглядела окрестности. — Пошла я, — объявила она, и заковыляла обратно, той же дорогой, что и пришла.
Погодя, когда бабы уж и след простыл, мужик вылез из-за кустов и, внимательно всматриваясь вдаль, заковылял к товарищу.
— Эх, нелёгкая принесла.
— И не говори, — подсаживался беглец, бросая мешок на прежнее место. — Житья не даёт.
— Как тебя жениться-то на ней угораздило?
— Сам не разумию*, — развернул он верёвочку и опустил в свою прорубь. — Думаешь, правда поверила?
— Наверняка. Теперь, если и пойдёт к Петруну, только к вечёру домой вернётся.
— Это ж ты её на другой конец города услал — покачал бедолага головой. — Она тебе ещё припомнит.