Он обнял её тепло. По телу разлилось что-то горячее приятное, мягкое, обволакивающе, что утешало её печаль в сердце. Наталья заплакала беззвучно. Никогда с ней не было никого, с кем бы она могла честно поделиться мыслями об утерянных годах, и о том, как же эти годы изменили её.
Пастор обнял её крепче, словно чувствовал эти слёзы.
— Всё будет хорошо. Я буду рядом. Всё хорошо, — повторял он, словно колыбельную. — Теперь всё будет иначе.
Её горячие слёзы падали на его рясу — плащи они оставили в машине. А пастор позволял ей это, лишь прижимая её к себе теплее.
— Спасибо... — произнесла она всё ещё со слезами на глазах.
Когда пастор Ви её успокоил, он отпустил её из объятий и улыбнулся, словно ребёнку, стерев слёзы с щёк.
— Всё будет хорошо, — снова ободряюще произнёс он. — Если хотите, давайте пройдёмся по саду? Вам же понравились яблоки. Развеемся пару минут перед тем, как войдём в дом?
— Не стоит... мне нужно отвлечься, — произнесла Наталья. Она хотела бы насладиться триумфом, ведь по сути получила признание в любви от пастора, но вместо этого чувствовала теперь бессмысленность, тщетность и злость. Что ей теперь от этой любви? Она получила коробку с подарком, но открыть её не могла. Как она сможет вкусить это блестящее, алое, большое, запретное яблоко, искушающее её сладостью, если всё, чего Наталья в силах себе позволить — это поцелуй? Детская шалость для той, кто в скуке прожил столько лет.
— Хорошо, — мягко и ободряюще произнёс он. — Тогда зайдём.
Пастор снова достал ключницу из сутаны и взял оттуда нужный ключ. Вместе с щелчком открывающейся двери наружу выползло зловоние. Запах крови и гнилого сырого мяса.
Пастор сжал губы, вздохнув и переглянувшись с ней ободряюще.
— Я подумал, что может так случиться, так что держите.
Пастор протянул Наталье перчатки и какую-то маску, пахнущую свежестью.
— Что это?..
— В ней масло бергамота и японской сосны. Должно помочь, — улыбнулся пастор.
Наталья кивнула и в масках они вошли внутрь. Всё было как на фотографиях. Пол, потолок, стены, всё было в липкой крови, что ушла и в напольные покрытия. Кровь потеряла цвет, но запах никуда не ушёл. Суд-медэксперты не смогли собрать все кусочки плоти. Где-то на обоях и в ворсе ковра... они всё ещё были здесь.
— Нужно искать то, что могло бы нам подсказать о личине существа. Эта семья его точно знала. Оно было им близко. Иначе не стало бы так мстить, — произнёс пастор так, словно они распивали кофе в кофейне. Даже за маской чувствовалось, что он улыбается.
Теперь она поняла, для чего ей нужны были перчатки. Не потому, что она могла повредить улики. А потому, что всё здесь было липким от плоти. Даже в ящики стола затекла эта густая багровая жидкость, которая теперь была похожа на подтёки ржавчины.
Пока Наталья пролистывала какие-то блокноты, пастор произнёс с улыбкой:
— Думаю, я знаю, как жертвы могли превратиться в это. Мы же решили, что у существа есть маленькая и большая форма, верно?
Наталья произнесла словно в шутку, позабавившись:
— Хотите сказать, что существо забралось в них и там стало больше?
Пастор посмотрел на неё с блеском в глазах.
— Точно. Или наоборот.
— Как наоборот? — спросила она удивлённо.
— Будучи большим, съел их целиком. А затем, уменьшаясь, выплюнул всё ненужное. Как вы говорили, раздавил, как томат.
— Я думала, что существо от такого разорвёт самого... но он крепче, чем я предполагала, — с учёным видом произнесла Наталья.
Глаза пастора сверкнули улыбкой, но, повернувшись на одну из дверей, он сосредоточился, критичным взглядом оглядывая щель между ней и полом. Ви прокрутил круглую ручку двери, но та не отперлась. На ней была замочная скважина.
Пастор ушёл немного вглубь других комнат — дом был достаточно большой, но почему-то имел только один этаж. Пока он копался в ящике с инструментами, Наталья нашла нечто интересное. Старый альбом с фотографиями стоял в шкафу среди собраний марок и прочих семейных сокровищ.