Сидя утром понедельника на крылечке, Таданобу пила кофе. Она с интересом осматривала свой сад: все те же цветы, все тот же пруд с рыбками, что и в её прошлой жизни. Всё тот же кораблик, что плавал у края прудика.
Когда Ниши был ещё ребёнком, Изаму случайно поджёг маленький журнальный столик Таданобу, оставив на нём догорающую свечу. Держать дома его из-за запаха стало невозможно. А потом у него и вовсе каким-то образом отломилась ножка.
Таданобу была опечалена этим всем и разочарована. Она помнила, как ей нравилось пить кофе за ним из прелестных фарфоровых чашек с гжелью.
Через неделю после того, как Таданобу выкинула испорченный столик, Ниши принёс Таданобу тот самый кораблик. Он сказал, что вырезал его из несожённой части столешницы и ножек. Девушка помнила, как тогда она порадовалась. Хоть что-то пропало не зря.
Из воспоминаний её вывел звон колокольчиков. Ниши взамен испорченного церковного купил обычные японские круглые колокольчики, которые красиво шелестели от ветерка.
«Всё-таки, Ниши всегда был хорошим мальчишкой», — подумала она, глядя на кораблик.
Раздался звучный сигнал. Это был звонок для ворот. Она уже и забыла, когда слышала его в последний раз. Даже в прошлой жизни. Девушка тут же бросила взгляд на воду в пруду, и увидела там, вдалеке смутную фигуру в отражении. По чёрной сутане она поняла — это пастор Ви.
Таданобу затихла. Она обещала Ниши, что не будет больше встречаться с этим странным священником. Оставалось лишь прятаться, изображая, что её тут нет.
Было тихо — цикады не любили утреннюю свежесть. Тишину разбавлял только звук японского колокольчика, колышущегося на ветру.
Священник ничего не говорил. Просто смотрел вперёд. Ей казалось, будто он смотрит на неё через отражение в пруду. Таданобу чувствовала себя преступницей.
— Вы просили отложить вам чай, когда я буду собирать травы в следующий раз, — раздался голос пастора у ворот. Он говорил так, будто знал наверняка, что она его слышит. Будто разговаривает с ребёнком, который играет с ним в прятки. — Я оставлю его у ворот, чтобы не тревожить вас.
Японский колокольчик задрожал от ветра, сильно зазвенев. Таданобу напугалась. Колокольчики будто говорили пастору — она здесь, здесь... Отражение в пруду скоро разгладилось, и Таданобу увидела, как пастор улыбается, кланяется и уходит.
Девушка про себя выдохнула. Ощущение было такое, будто её увидели голой — такими бесполезными казались её прятки. Выждав полчаса, она вышла к калитке. Никого не было. К её облегчению, священник не скрывался за каким-нибудь кустом. Но Таданобу всё равно ощутила себя коварной хулиганкой, забирая из ящика для почты аккуратно сложенный бумажный пакет, из которого доносился запах ароматного чая.
Она не смогла удержаться и сразу приготовила себе чашечку, а остальное убрала. Было что-то особенное в этом чае. Может, он был просто ей по вкусу? А, может, много кофеина, поэтому чувствовался такой подъём?
Таданобу разыскала пряжу среди своих вещей и уселась вязать. На неё нашло вдохновение. С этим чаем еда особенно быстро насыщала, а сон был крепким и приятным. Раньше она, бывало, сильно тосковала по Ниши, а теперь вдруг радовалась свободному времени, как было в юношестве. Так проходили дни.
Через неделю Таданобу, в очередной раз открыв пакетик, с разочарованием обнаружила, что чая осталось всего на одну заварку, и вновь ощутила уныние.
Без чая и загадочного пастора, который ассоциировался у неё с чем-то притягательным, ей было тоскливо. В конце концов, сердце её утомилось. Она разозлилась, сама не понимая на кого, и занялась разбором старых альбомов.
«Это уже не я», — с неким отчаянием подумала она. «Я больше не дочь своих родителей. Я никто больше».
Таданобу всегда хотела продлить свой род. Она должна была сделать это. Должна была передать своим детям и внукам всё, что она знала о своей семье, чтобы они жили с её наследием. Но теперь она не могла назваться собой, даже если заведёт детей. Она чувствовала себя фальшивкой. Ей хотелось лишь плакать.
Очередное утро она провела сидя на заднем дворе дома и глядя на пруд, на кораблик, на лягушек... Солнце ушло за тучи. Только это радовало её пасмурную душу. Отчасти она хотела, чтобы остальной мир тоже, подобно этому солнцу, потускнел под тяжестью непогоды. Как и её прошлая жизнь.
Вдруг она услышала мягкий знакомый голос.
— Похоже, вы совсем заскучали.
Таданобу тут же обернулась на звук. Голос её не испугал — он словно проник в голову раньше, чем в уши. Она увидела пастора вдали, там же, где встретила его
впервые. За забором. Он улыбнулся ей и нагнулся вниз, к траве: