Ниши до сих пор помнил то восхищение с благоговением, которые испытал, глядя на Таданобу. Она ему показалась красивее всех, кого он когда-либо видел.
***
«И веруют корейские шаманы в безнаказанность обрядов своих в високосный год,
ибо боги не могут за деяниями их наблюдать, а духи делятся с ними силами довольно,
желая выбраться в мир живых»,
— сезонные обычаи.
Ниши выдохнул. Солнце, которое превращало надгробия и железные штыри в раскалённые орудия, село, и вскоре всё погрузилось в ночную темноту. Уронив щётку, которую он хранил последние пять лет, на землю, он встал на колени перед надгробием. Склонив голову, минуту-другую он сидел в тишине.
Мальчишка провёл пальцами по траве, вдыхая ночной воздух. Нежно, словно трогая чью-то плоть, он нашёл место надреза, и пропустил пальцы в землю. Медленно, будто это был какой-то ритуал, он снял двумя руками шапку из травы с могильного холма, открыв воздуху разрытую землю. Он был рад, что сын Таданобу был христианином. Иначе, от её костей остался бы лишь прах в урне.
Ниши складывал лопатой землю из могилы в вёдра, а затем относил одно за другим, чтобы высыпать на плёнку, которую он выложил в лесу неподалёку. Он трепетно ссыпал туда эту чёрную, мягкую землю, к которой будто уже привязался. Он не помнил сколько раз уже раскапывал эту могилу. И сколько раз разрыхлённая земля вновь становилась твёрдой и тяжёлой от дождей. Сколько раз спал здесь, словно мёртвый, разрыв её почти до гроба. Это всё было неважно. Ведь теперь всё иначе. Теперь он не вернётся сюда для этого.
Время близилось к полуночи, когда он, наконец, раскопал её полностью. Он склонился над этой зияющей ямой. С его лица тёк пот. Ладони от лопаты, как и тогда, от велосипеда, покрылись мозолями и ссадинами. От знакомого запаха его накрыло возбуждение.
Он аккуратно спустился вниз и медленно открыл прогнившую крышку гроба. Ниши преклонил голову с некой виной и преданностью. Он погладил то, что осталось от её волос. В его груди сердце билось с такой частотой, что он дрожал. Иногда казалось, что оно и вовсе переставало биться. Ночной холод прошёлся по его мокрой от пота коже. Но Ниши не чувствовал его. Вокруг него всё бытие будто остановилось в этой могиле, покрывавшей пространство мраком. Даже разложившееся тело.
Он вспомнил, как впервые увидел фотокарточки Таданобу с времён, когда она была ещё подростком. Никто ему не показывал её старые фото. Таданобу всегда вела себя так, будто её век уже кончился, хоть она и была ещё молодой. Да и показывать ему карточки она не считала нужным. Он увидел её снимок случайно. Когда ему было тринадцать, заметив, что что-то выглядывает из-под ковра, Ниши наклонился и взял заветную карточку. Видимо, она залетела туда после очередной приборки, и Таданобу её и не заметила. С фотографии на него смотрела молодая девушка лет восемнадцати-двадцати. Ниши сразу понял, что это была Таданобу. Она обаятельно улыбалась, будто тая какую-то сладкую загадку. Словно задумала что-то. Пальцами она придерживала ветку сирени. Выглядела, правда, эта сирень, немного иначе, чем в Японии, но Ниши узнал её. Он смотрел на лицо Таданобу, которое будто светилось и замер с фотографией в руках. сейчас, вспоминая об этом, ему казалось, он не шевелился целую вечность. Сердце его тогда замирало, как сейчас. Он не знал, как тогда пересилил стыд от кражи, но Ниши забрал эту карточку в тот же день. А по пути выходу, проходя мимо комнаты, где стоял поминальный алтарь почившего мужа Таданобу, он, сомневаясь лишь несколько мучительных долгих секунд, с какой-то злостью опрокинул рамку с фото этого мужчины лицом вниз. Даже сейчас, вспоминая об этом, ему хотелось поступить точно также.
— Прости, что так долго, — произнёс Ниши в тишину. Никто ему не ответил.
Юноша наклонился ниже и аккуратно, нежно отрезал трупу палец, также аккуратно укутав его в платок. Особых усилий не понадобилось. Тело уже частично разложилось.
Ниши погладил ладонью разложившееся лицо, и лишь затем тихо закрыл крышку гроба. Мальчишка заботливо покрыл гроб землёй, что была рядом, словно одеялом, а затем, поднявшись и притащив землю, завёрнутую в плёнку, постепенно засыпал вырытую могилу полностью, оставив там же и греховный инструмент, принесённый им. Наконец, он накрыл могилу «крышкой» из травы и только тогда, со взглядом, полной острой решимости, ушёл.
Он передвигался так, словно скользил по водной глади. Каждый шаг давался ему одновременно и тяжелее, и легче, чем раньше.