Он не понимал, почему вдруг его друзья расстаются с ним. Ведь грани между жизнью и смертью, между молодостью и старостью, между началом и концом, Ниши никогда не понимал. Но теперь он познал чувство потери. Он сжимал зубы, но не плакал, закапывая своих птиц. Он больше не желал воскрешать их вновь. Теперь у него никого не было. Никого, кто отвлёк бы его от страшных теней у домов...
Тогда в их жизни появилась Таданобу. Может, как раз из-за того, что она была не местной, она так хорошо относилась к нему и его матери? Таданобу не была японкой, не была из айнов, и даже не была кореянкой, хоть и прибыла из Кореи, где вышла замуж за японца. Это всё рассказал ему Изаму намного позже. Но даже он не знал, откуда она на самом деле. Поэтому и Ниши не знал, откуда она, где родилась. Она была для него загадкой. Белоснежной тётей с севера.
Когда мать заикнулась, что они поедут к Таданобу, Ниши представил её себе уже пожилой старушкой — так с уважением его мать о ней отзывалась. Но как-то его мать пришла за Ниши в садик с узорным макияжем на ногтях — милым, переливчито-розовым. Заметив это, мальчик, вопросительно взглянул на мать. Она сказала, что это Таданобу ей сделала. Ниши сразу сообразил, что вряд ли Таданобу старушка. Он до сих пор помнил, с каким детским интересом он рассматривал эти загадочные цвета и камешки на её ногтях, словно экспонат в музее. Помнил, какое восхищение испытал по отношению к Таданобу, ведь она «оживила» его мать, пускай и лишь на мгновение.
А потом они с Таданобу встретились. Он помнил, как усердно стал учить грамоту, когда получил от неё подарок. Помнил, с каким восторгом он читал эту «взрослую» книжку, и какими яркими казались ему фотографии космоса.
Скоро матери мальчика стало хуже, и ездить к Таданобу они почти перестали. Сейчас уже Ниши не помнил, что конкретно он тогда чувствовал, но знал, что с тех пор стал писать ей письма. Настоящие письма, что приходили по почте. Ошибки проверяли его учителя, и сочинения Ниши к Таданобу доходили до неё особенно красивыми. Каждая буковка была написана им с усердием. И Таданобу отвечала ему на письма своими. Он ждал их, словно какого-то чуда.
Болезнь матери стала для мальчика рутиной. Ему порой казалось, что Аяи сама больше жить не хочет, да он и не хотел, чтобы она вечно так мучилась. Эти мысли, раз за разом повторяясь, превращались в некую бытовую данность, с которой надо было жить. Поэтому он спокойно жил так, будто ничего не происходит. Будто его мать не умирает. Однако каждый раз возвращаясь домой он боялся увидеть этот призрак, который называл матерью. От неё веяло смертью. Он и не помнил, были ли дни в его жизни, когда Аяи радовалась чему-то, кроме тех, что они были с Таданобу.
Приезжая в гости к Таданобу, мальчик усердно мыл руки — он знал, что она угостит его чем-то. Ему хотелось чувствовать только запах её духов и выпечки, и каждый раз ему почему-то казалось, что если не вымоет руки достаточно тщательно, его ладони будут до сих пор пахнуть их с матерью маленькой квартиркой.
Когда он начал ходить в школу, порой, спрашивал разрешения матери делать уроки у Таданобу. Там ему помогал их делать Изаму, который тогда был ещё юношей и жил в одном доме со своей названной «старшей сестрой». Но Ниши ходил к Таданобу вовсе ни ради уроков. А ради того, чтобы после Таданобу позвала бы его с Изаму есть домашние сухарики с чесноком и смотреть фильмы про бескрайние снежные просторы и альпинистов. Или про таинственные космические путешествия. Это отвлекало его реальности. Таданобу не знала, что Ниши видит страшные тени в школе. И в саду. И среди старых японских зданий. И везде, куда бы он не пошёл. Ниши не хотел её пугать, рассказывая об этом. Он давно жил наедине с этой «трудностью». Всё в его жизни было наполнено смертью. Даже мать пахла ею. А Таданобу пахла жизнью. С ней Ниши чувствовал, что живёт. Чувствовал, что мир, наконец, перестал быть таким тусклым.
Когда Ниши стукнуло десять лет, Изаму стал работать и женился. От покойного отца ему досталась квартира в другом городе, поэтому он с удовольствием переехал.
Теперь они с Таданобу проводили время только вдвоём. Проходили месяцы, но Ниши, не становился более фамильярным, как другие дети. Как и раньше, он был ответственным и серьёзным мальчиком. Он не приставал к Таданобу почём зря, и не засиживался. Лишь когда она беспокоилась, что уже поздно, и предлагала остаться, Ниши с благодарностью оставался у неё подольше.