— Может, Монтесума вообразил, что его собираются отравить, как Тицока, — продолжал мой хозяин. — Или он считает, будто я волшебным образом выудил его колдунов из темницы, чтобы наложить на него заклятье и сразить его здоровье при помощи магии. А возможно, все и вовсе обстоит иначе — вдруг он поручил мне отыскать их, заранее зная, что найти их нельзя, и таким образом хотел меня унизить.
— Господин, он поручил мне найти их. Теперь я должен наведаться в темницу Куаукалько. Что мне делать, если он спросит, как продвигаются дела? Не могу же я признаться, что ты запретил мне повиноваться ему, — ведь тогда он удушит нас обоих!
— В таком случае тебе лучше повиноваться. Я не знаю, что там говорил тебе мой брат Монтесума, но этих людей у меня нет. Не вопрос, император получит их обратно, но благодаря мне и тогда, когда я сочту нужным, — дабы он понял, что со мною шутки плохи. А этот молодой торговец еще будет сожалеть о том, что совершил!
Мой хозяин наклонился ко мне, обхватив дрожащими худыми руками колени.
— Ты найдешь этих колдунов, Яот. И приведешь их ко мне — ко мне. Ты понял? Только ко мне, и ни к кому другому, даже к императору! А если вздумаешь схитрить и побежать к Монтесуме, как только обнаружишь этих колдунов, то вспомни в тот момент слова, которые я сейчас скажу. Я думаю, Монтесума наверняка грозил тебе расправой, если ты не приведешь их прямиком к нему. Но запомни, раб: если я узнаю, что ты бегал к императору до того, как я благополучно заполучу этих людей, я сдеру с тебя кожу заживо!
Глава 9
Большую часть ночи я провел, расхаживая по хозяйскому двору, прислушиваясь к звукам спящего города — к раковине-трубе, огласившей окрестности в полночь, к далеким откликам дозорных жрецов с окраин, к крику какой-то потревоженной зверушки со стороны озера. Время от времени подгулявшие молодцы заводили где-нибудь песню, и она разносилась над водой и надо всем городом, лишний раз убеждая наших соседей, что мы, ацтеки, не ведаем сна.
Потом звезды начали гаснуть одна за одной, а с неба посыпались капли холодного зимнего дождя. Я тихонько пробрался под крышу, стараясь не разбудить соседа по комнатушке, и завалился на циновку, обернувшись плащом.
Но мысли не давали мне покоя. Они все крутились вокруг вечерних событий.
Лежа на спине, я пялился в потолок. Где-то там наверху находились покои главного министра.
— И зачем все это? — пробормотал я себе под нос. — Может, ты просто пытаешься доказать, что ты умнее императора?
Голос из темноты вдруг проворчал:
— Если тебе не спится, тогда иди сюда и переверни меня, пока я не заработал себе пролежней.
Оказывается, разговаривая сам с собою, я разбудил соседа по каморке.
Звали его Патие — во всяком случае, за все время, что я прожил в хозяйском доме, его величали этим смешным именем, которое буквально означало «дорогой». Не сомневаюсь: это была шутка старика Черные Перья. Когда-то этот человек был толковым рабом, но уже очень давно состарился и одряхлел и теперь только лежал на циновке, питаясь за хозяйский счет и ничего не делая взамен. Впрочем, положение его оставалось надежным и безопасным, так как он не давал хозяину повода для жалоб, — ведь по закону от раба нельзя было избавиться до тех пор, пока он не получал официального предупреждения за три допущенные прилюдно провинности. Несколько таких же, как он, рабов, включая меня, поддерживали в нем жизнь, окружая его нехлопотной заботой, — время от времени меняли ему грязную набедренную повязку и в хорошую погоду выносили на солнышко во двор. Другие рабы делали это, так как знали, что однажды и сами могут оказаться в его положении. У меня же имелись собственные причины на то, чтобы чувствовать себя обязанным перед этим стариком.
Мне ничего не стоило, взяв его за костлявые плечи, перевернуть на другой бок. Однако, прокравшись обратно на свое место, я понял, что так легко от него не отделаюсь.
— И чем же этот старый пердун пронял тебя на этот раз?
— Да ладно, ничем, — пробурчал я. — Давай лучше спи.
— Не могу теперь, — обиженно сказал он. — Ведь ты меня уже разбудил. Теперь вот и пол мне кажется жестким, и сам я не могу уютно улечься, чтобы уснуть, поэтому давай уж, поговори со мной. Или ты забыл, чем мне обязан?
— Нет, — ответил я, вздыхая. — С тобой, пожалуй, забудешь.
А обязан я был этому дряхлому старику ни много ни мало, как жизнью. Когда главный министр приобрел меня на невольничьем рынке и я пришел к нему в дом, то первым делом попал в суровые лапы Четырех Сотен Кроликов, богов священного вина. Двадцать плащей, уплаченных мне хозяином за мою свободу, очень быстро улетучились в обмен на противнейшее наидешевейшее пойло, какое я мог раздобыть. Когда деньги кончились и я приступил, согласно нашей с хозяином сделке, к служению в его доме, то по-прежнему мог думать только об одном — об очередной тыквенной бутыли. Застукал меня в этом больном состоянии как раз «дорогой» Патие, это он держал меня своими костлявыми старческими ручонками, когда я трясся, вырывался и молил хотя бы еще об одной капле, об одном глотке вожделенного зелья.