Выстрел прогремел как взрыв. Огненная сфера, раскаленная добела, вырвалась из ствола с таким грохотом, что у меня на мгновение заложило уши. Она оставила после себя дымный след, искрящийся золотыми частицами.
Пистолет в моих руках взорвался с оглушительным треском. Осколки впились в ладонь, но это было ничто по сравнению с тем, что происходило с пальцами.
Татуировки, вновь проступившие сквозь изменившийся цвет кожи, вспыхнули последним ослепительным светом — и исчезли вместе с плотью. Три моих пальца превратились в обугленные пеньки, от которых валил густой черный дым. Запах горелого мяса ударил в нос, заставив сжаться желудок, мозг обожгло болью.
Но это того стоило.
Фаербол размером с мою голову врезался матриарху прямо в грудь. На секунду показалось, что ничего не произошло — потом ее перья вспыхнули сразу по всему телу. Не просто задымились, а именно вспыхнули, как промасленная бумага. Огонь распространялся с пугающей скоростью, превращая ее в гигантский пылающий факел.
— АААААРГХ!
Ее крик был настолько громким, что у меня из уха пошла пошла кровь. Она забилась в конвульсиях, бьющаяся в огненном аду птица. Перья сгорали с треском, обнажая кожу, которая тут же покрывалась волдырями.
Я отполз назад, чувствуя взрывы боли, когда опирался на обугленные руки. Боль пульсировала волнами, с каждой секундой становясь все невыносимее. Три пальца… черт возьми, три пальца! Но когда матриарх в безумной агонии врезалась в стену, я понял — это того стоило.
— Ну как тебе мой огонек, красотка? — прохрипел я, с трудом поднимаясь на ноги.
Она ответила только бешеным ревом. Гнездовой зал превратился в адский котел из перьев, крови и огня. Матриарх, объятая пламенем, металась по пещере, ее движения стали хаотичными, лишенными былой хищной грации. Каждый ее шаг теперь оставлял кровавые отпечатки на камнях — ее собственные лапы обгорели до мяса.
— А-а-арррхх! — ее рев больше походил на звук ломающегося металла, чем на птичий крик.
А затем произошло то, что я никак не мог ожидать. После того, как матриарх раздавила первое лицо, толпа обычных шиваро завизжала от гнева. Когда раздавила второе, некоторые из них начали влетать в пещеру вопреки воле хозяйки гнезда.
Первая шиваро бросилась на матриарха еще до того, как та раздавила третье яйцо. Меньшая птица, с перьями цвета ржавчины, впилась когтями в ее спину, но матриарх даже не заметила этого. Она продолжала кружить в безумном танце, ее массивный хвост снес полдюжины яиц одним ударом.
Желток смешался с кровью на каменном полу, образуя липкие лужицы.
Через секунду из всех щелей, из каждого темного угла хлынули шиваро. Их глаза блестели безумным гневом. Они атаковали без разбора — клювы раскрывались, когти цеплялись за обгоревшие бока матриарха. И она явно не собиралась просто это терпеть.
Матриарх взмыла вверх, несмотря на ожоги. Ее крылья, лишенные половины перьев, все еще могли поднять эту махину. На мгновение она зависла под потолком, как демон из старых легенд, окруженная дымом и искрами.
А затем рухнула в самую гущу, в приступе безумия от боли и ярости превратив пространство вокруг себя в кровавую мясорубку. Ее когти вспарывали брюха сородичам, клюв дробил черепа, хвост ломал позвоночники.
Молодая самка, уже смертельно раненая, все равно сделала последний прыжок — и вонзила клюв в глаз матриарха. Та взревела и, схватив обидчицу лапой, разорвала пополам. Кишки шлепнулись на камни, но другие шиваро уже карабкались по ее спине.
Кровь стекала по моим рукам, капая на пол тоннеля. Я выполз в один из боковых коридоров, продолжая наблюдать за бойней из-за поворота. Занятые сражением с новой детоубийцей, шиваро обо мне напрочь забыли.
Пол пещеры превратился в липкий ковер из перьев, внутренностей и разбитых яиц. Матриарх убивала своих недавних подчиненных десятками, но даже она не могла сладить с непрекращающимися волнами тварей.
Я четко увидел момент, когда все переломилось.
Ее движения стали медленнее. Удары — менее точными. Огромная грудь вздымалась чаще, пытаясь загнать в легкие воздух, отравленный дымом.
Шиваро почуяли слабину.
Они набросились, как голодные псы на раненого зверя. Десятки клювов впились в шею, сотни когтей рвали обожженные бедра. Матриарх закачалась, пытаясь стряхнуть их — но ее крылья, изодранные в клочья, уже не могли поднять эту махину.
— А-а-аргх! — последний крик вырвался из ее глотки, когда она рухнула на бок, подмяв под себя трех нападавших.
Тогда началось самое страшное.
Шиваро покрыли ее полностью, как муравьи покрывают падаль. Они клевали глаза, рвали еще теплое мясо, выклевывали внутренности. Кровь фонтанировала, окрашивая перья победителей в багряные тона.