И тогда тишина взорвалась.
Сто сорок три горла выдали единый, оглушительный, животный рев. Рвотный крик ярости, боли, одобрения и готовности идти хоть в ад. Они кричали, хлопали, топали ногами. Сто сорок три израненных, истекающих горечью бойца, которые только что были на грани, теперь смотрели на меня с такой яростной преданностью, что воздух затрещал от энергии.
Я стоял перед ними, принимая этот рев, этот ураган эмоций. Это был не триумф. Это была клятва. Кровавая, выстраданная, дорого купленная. И я знал — назад дороги нет.
— Слова — это лишь воздух, — произнес я, когда рев утих. — Горячий воздух, который быстро остывает. И я готов доказать серьезность своих слов прямо здесь. Сейчас. Но для этого мне нужно ваше разрешение.
Строй замер в недоумении. Разрешение? Какое еще разрешение нужно капитану?
— То, что я собираюсь сделать, коснется каждого из вас лично. Это будет больно. Это изменит вас. И я не сделаю этого без вашего согласия. — Я обвел их взглядом. — Я спрашиваю вас: разрешаете?
Сначала — задержка дыхания. Потом, из середины строя, кто-то хрипло крикнул:
— Делай что хочешь, капитан! Мы с тобой!
Вслед за первым голосом раздался второй, третий, и вскоре уже весь остаток роты гудел теплым одобрением. Они отдавали себя в мои руки. Добровольно.
— Хорошо, — кивнул я, и холодная решимость наполнила меня. — Тогда стойте. И терпите.
Я подошел к первому бойцу в шеренге — молодому артефактору с перевязанным предплечьем. Его звали Шервиг. В его глазах читался страх и решимость. Я положил ладонь ему на грудь. Золотые нити на моей коже вспыхнули под рубашкой, и я ощутил, как знакомый, леденящий холод потянулся из глубины моего существа.
Сначала малая толика энергии для того, чтобы создать метку. А затем уже куда больший сгусток, поднявший Шервига с Пролога на Завязку Сказания, насильно формируя в нем ядро маны.
Он вздрогнул всем телом, глаза закатились, изо рта вырвался сдавленный стон. По его коже пробежали судороги, жилы на шее надулись. Он не упал, упираясь ногами в землю, стиснув зубы.
Когда я убрал руку, он стоял, тяжело дыша, а из его пор сочился едва заметный золотистый пар. В его глазах плавало шоковое непонимание, смешанное с зарождающейся лихорадочной силой.
Я двинулся дальше. Ко второму. К третьему. К каждому я прикасался, и каждый раз внутри меня что-то сжималось, отдавая кусочек моего времени, моей жизни. Я видел, как они корчатся от боли, как их тела выгибаются, принимая неестественный для них уровень маны.
Я поднимал Историй до Завязки Сказания, а тех, кто уже был на Сказании, продвигал на одну стадию вперед. Воздух на плацу вскоре зарядился электричеством преобразования, пах озоном и жженым железом. Стоны, сдавленные крики, хруст костяшек сжатых кулаков — это был звук моего искупления.
Когда последний боец, шатаясь, остался на ногах, я медленно вернулся на свое место перед строем. Мои ноги едва слушались меня. В глазах стояла серая пелена. Я поднял голову, заставляя себя выпрямиться.
— Способность, которую я только что использовал, — мой голос прозвучал хрипло и тихо, но в гробовой тишине его было слышно каждому, — забирает мою жизнь. Каждый из вас… стоил кусочка моего времени. Теперь… теперь мне осталось меньше полумесяца.
По строю прошел немой шок. Их лица, еще секунду назад искаженные болью и экстазом обретения силы, застыли в ужасе и непонимании.
— Так что у нас с вами осталось полмесяца, — я сделал паузу, давая им осознать. — Если план, ради которого вы клали головы в Желтом Драконе, провалится… у меня не будет ни единого шанса это исправить. Никакого другого способа продлить себе жизнь. Это мой выбор. Моя солидарность с погибшими. И мое уважение к вам, выжившим. Мы связаны теперь не просто присягой. Мы связаны временем. Моим временем.
Тишина стала абсолютной. И тогда ее разорвал сдавленный рык. Хамрон, с лицом, искаженным бурей эмоций, сорвался с места и, не в силах вынести тяжесть подарка и цены за него, бросился ко мне и сжал в объятиях так, что у меня хрустнули ребра. В прошлый раз, когда использовал эту способность на нем, я не рассказывал ему об ее истинной цене.
Он не говорил ничего. Просто держал, дрожа.
За ним, стирая слезы тыльной стороной ладони, подскочила Бьянка. Потом — Карина, ее хватка была тише, но в ней читалась та же преданность.