Закрыв глаза, я сосредоточился на дыхании, пытаясь унять дрожь в ослабевших руках. Любое резкое движение, любая попытка применить еще хоть каплю маны могла порвать едва затянувшиеся ткани в груди и добить меня окончательно. Оставалось только ждать.
Однако мне было не жалко оставить это дело на Силара и остальных. Я уже пообещал делить с этими людьми все, от горечи до триумфа, так что поделиться с ними местью было как будто бы само собой разумеющимся. Тем более что я знал: Кегарна они действительно оставят мне.
Спустя примерно полчаса иллюзорная стена снова дрогнула, и из нее вышел Силар. Его доспехи были забрызганы кровью, лицо — усталым, но спокойным.
— Все кончено, — его голос был низким и хриплым. — Сопротивление подавлено.
Он протянул руку. Я взялся за его предплечье, и он, без лишних усилий, поднял меня на ноги. Мои колени подкосились, но на этот раз я устоял, сделав пару глубоких вдохов. Тело слушалосся с трудом, но я мог идти.
— Пойдем, — сказал я, и мы шагнули сквозь обманчивую стену.
Глава 19
Иллюзия рассеялась, открыв обширное подземное пространство. Воздух здесь был спертым и пах пылью, кровью и озоном. Пол был усеян телами. Десятки пиратов лежали в неестественных позах, окруженные выроненным оружием. Но среди них, островками, лежали и другие — те, чьи смерти я чувствовал с той стороны иллюзии. Их было куда меньше, но каждый был как нож в сердце.
Я остановился, глядя на одного из моих бойцов, молодого артефактора с Сказания, в чьей груди зияла дыра от энергетического разряда.
— Сколько? — спросил я Силара, и мой голос прозвучал глухо.
— Тринадцать, — ответил он без колебаний, но в его глазах читалась тяжесть потери. — Шестерых из них убил лично Кегарн. Он дрался как загнанный зверь, пока мы не сковали его. Он жив, как ты и приказывал.
Мы двинулись дальше, в один из проходов, отходящих от главного зала. Проход привел нас в просторное помещение, которое, судя по опрокинутым и развороченным стеллажам, когда-то было архивом
Тысячи клочков пергамента и обложек устилали пол, а воздух был густ от пыли и запаха гари. Я позволил себе скривиться в подобие улыбки, глядя на этот хаос. Идеальная декорация для того, чтобы все закончить.
У дальней стены, в круге из моих бойцов, сидел Кегарн Лиорго. Он был прислонен к каменной кладке, его лицо было бледным и осунувшимся. Левая рука была оторвана по локоть, но культя была аккуратно прижжена маной, чтобы не умер раньше времени. Вокруг него стояли Хамрон и несколько других Артефакторов.
Хамрон обернулся на наш подход, и я увидел его лицо. Вернее, то, что от него осталось. Вся левая сторона была залита запекшейся кровью, а через глаз проходила глубокая, рваная рана, будто кто-то провел по его лицу здоровенным кривым раскаленным гвоздем. Глаз, к счастью, был цел, но даже после использования целительных артефактов шрам останется ужасный.
Я не смог сдержать короткий, резкий вдох, застыв на месте. Хамрон, заметив мой взгляд, лишь криво усмехнулся, обнажив сцепленные зубы.
— Пустяки, — его голос был хриплым, но твердым. — Небольшая плата за то, чтобы помочь тебе добраться до этой сволочи.
Все, что я собирался сказать — упрек, вопрос, благодарность — застряло у меня в горле комом. Любые слова показались бы сейчас пустыми и ненужными. Я просто медленно, с пониманием, кивнул ему. Он так же кивнул в ответ.
Затем я перевел взгляд на Кегарна и сделал несколько шагов вперед, пока не оказался прямо перед ним. Он смотрел на меня с ненавистью и усталым безразличием, ожидая очередных угроз или насмешек. Специально ради этого момента я снова использовал «Ольву», так что он видел перед собой незнакомое лицо одного из капитанов Дикого Братства.
Я отменил превращение, оставив лишь человеческий цвет кожи.
Кости лица и мышцы с тихим хрустом поползли, возвращаясь в свое естественное положение. Кожа натянулась, изменились скулы, линия подбородка, разрез глаз. Это заняло всего пару секунд.
Кегарн смотрел на мое лицо, и его глаза, сначала полные ненависти и усталости, стали медленно расширяться. Распознавание было не мгновенным, будто его мозг отказывался верить в то, что видели глаза.
Потом по его лицу пробежала судорога, губы задрожали, и он разразился таким потоком отборной, виртуозной брани, что воздух, казалось, закипел. Он проклинал все на свете: меня, мою мать, Коалицию, Небо, удачу, тот день, когда я родился, и тот день, когда он решил отправиться убивать меня в Руины Маски. Слюна брызгала из его уголков рта, слова были грязными и злобными, выкрикиваемыми с такой силой, что его тело дергалось в конвульсиях.