Выбрать главу

При помощи светотени Фриц Ланг достигает исключительного пластического эффекта изображений. Вот темной ночью по подвесному мосту идут воины. Они несут тело убитого. Траурное шествие разрывают горящие факелы, обрывки света вспыхивают, как крик ужаса в тишине. Встает на дыбы белый иноходец Зигфрида. Ветер играет кудрями героя, в то время как тени скользят по его бледному лицу. Зловещий ветер, нагнавший пыли на подвесной мост, теперь развевает занавески на окне в спальне Кримхильды. Все неживое, вещественное всегда таит в себе угрозу разрушения. Так, при приближении Носферату занавески на окнах тоже колышутся, и когда Гретхен теряет свою невинность в объятиях Фауста, дьявольский ветер играет в гардинах. Даже Пабст, этот подлинный герой реализма, не смог до конца устоять перед соблазном этого психологического эффекта: в картине "Любовь Жанны Ней" занавески в кабинете убитого тоже развеваются — хотя здесь объяснением служит открытая дверь. Неудивительно, что Пауль Лени заимствует этот эффектный прием для одного из своих американских фильмов ужасов: зловещий ветер колышет плотные гардины в темном, длинном коридоре.

Природе отводится та же драматургическая функция, что и неодушевленным предметам: ветер поднимает пыль на унылом косогоре, а в следующих кадрах перед почтовой каретой появляется Усталая Смерть.

Тщательно продуманное художественное решение "Нибелунгов" отнюдь не является чисто экспрессионистским. Однако влияние отдельных базовых принципов экспрессионизма чувствуется: это выразительная стилизация, стремление акцентировать контуры, уплотнение абстрактных форм. Сюжет вынуждает Ланга создавать гигантские фрески, он стремится к монументальности, соответствующей немецкому менталитету. Немецкая культура, как писал еще автор книги о Рембрандте Юлиус Лангбен, должна быть из гранита, а гранит обусловливает монументальность форм.

Исполинские декорации служат идеальным обрамлением могучим персонажам эпоса о Нибелунгах. Ланг тяготеет к грандиозности, но при этом ему удается оживить огромные площади декораций деликатным освещением. Он охотно обыгрывает симметрию и выстраивает контрапункты. Так, например, тяжелые ворота перед входом в сокровищницу Нибелунгов он обрамляет двумя высокими фигурами — Кримхильды и Хагена. Иногда вокруг одного персонажа другие выстраиваются полукругом. Герои намеренно встраиваются в пейзаж, как если бы они были лишь частью орнамента. Зигфрид стоит на коленях у ручья, и его фигура выделяется на фоне средней березки. (Эти две березки обрамляют также стоящую в снегу на коленях вдову Зигфрида в картине "Месть Кримхильды".)

Здесь ни одна деталь не случайна. Возьмем, к примеру, сцену, где Хаген ждет Кримхильду. Ланг показывает сидящую фигуру, неподвижную, словно статуя, с мечом, символизирующим угрозу, на коленях. Или же сцена, где Брунгильда, стоя посреди исполинских скал, смотрит вдаль в ожидании героев. Ее силуэт пересекает по диагонали холодный серый горизонт, на котором неожиданно вспыхивает северное сияние. И если Ланг, с одной стороны, использует для постановки кадров знаменитые живописные полотна, то, с другой стороны, его киноленту можно остановить в любой момент, чтобы увидеть сцены, которые по своей гармоничной статике вполне могли бы быть картинами.

Немецкие кинорежиссеры того времени всегда стремились к орнаментальности. Так, от сильного центра часто отходят два симметричных крыла: доктор Калигари сидит за своим письменным столом, словно огромный уродливый паук, оперевшись локтями на две стопки книг одинаковой высоты. Или же в "Усталой Смерти" фигура таинственного путника выделяется на фоне стены прямо по центру, в то время как по обеим сторонам четверо человек из компании завсегдатаев — по двое с каждой стороны — наклоняются вперед и синхронно откидываются назад (кстати, здесь ощущение симметрии создается исключительно за счет искусного монтажа).

Еще более выразительна группировка персонажей в геральдической манере: Зигфрид и Гунтер совершают старинный ритуал побратимства под германским дубом. По обе стороны от них стоят четыре фигуры — два брата короля и два дружинника Зигфрида, а центр акцентирован высокой фигурой Хагена, причем этот акцент еще больше усиливается за счет методичного распределения форм в пространстве.