Мир перед глазами дико крутился, я упал на колени и подполз к ремням, которые я приготовил заранее. Отлично. Привязать. Крепче. Ещё. Ещё крепче. Мой взгляд затуманился, и болезненные судороги прошли через тело, всё усиливаясь. Потом они прекратились. И в этот самый момент, когда моё тело фактически умерло и Дан-эн-Нян был уже рядом со мной, готовый вырвать мою душу и отнести её в Царство Забвения, я начал выкрикивать слова на Языке Творения. На Демонике.
- Деурру меллас гениус софээль канээль эльмиахрихол хаамиах хаэрэзол! Вохалл Николас Фэрпойнт, Хареш-аль-Дорем, хассиус дамэй йахсанул! - что переводилось как: «Подними меня на своих крыльях и отнеси в Храм Жертвоприношений! Я Николас Фэрпойнт, Говорящий-с-Мёртвыми, и я приказываю тебе!».
Помещение озарилось лазурным потусторонним светом, в единый миг высветившим всё, словно при вспышке молнии. Я чувствовал присутствие исполинской фигура Дан-эн-Няна, стоявшей за моей спиной. Непостижимым человеческому разуму способом, он мог одновременно находиться в сотнях тысяч мест, собирая свою страшную жатву. Каждый миг, во всех частях света, люди рождались и умирали. Демон всегда работал быстро, со знанием дела освобождая душу от пут, удерживающих её в бренном теле, и, бережно обнимая своими перепончатыми крыльями, - с шипением уносил вдаль над Серой Бездной. Потом - он же возвращал души в тела Звероловов, наделённых властью приказывать, и терпеливо ждал, поскольку некоторые из них бывали ослаблены после вызова настолько, что вскоре он забирал их вновь, совершая очередной, последний для них перелёт. Когда же этого не происходило, он с досадливым шипением исчезал. Но демон был терпелив. Рано или поздно, Звероловы всё равно умирали - у смерти более не оставалось от них тайн, ведь они слишком часто погибали, чтобы не знать того, что должно произойти в последний раз.
...И мой полёт начался. Прочь, над этим телом. Прочь, над этой комнатой. Над стенами этого дома. Над этим городом. Лесом. Горами. Страной. Миром. Жизнью...
Я стоял в Зале Судеб Храма Жертвоприношений. В центральном круге, от которого исходили шесть лучей в окружении двадцать плит с причудливыми изображениями. Вокруг меня располагались три высокие алебастровые колонны, поддерживающие свод, а пол из синего мрамора - отражал, будто зеркало. Широкий круглый зал был освещён светом трёх факелов, бесконечно размноженных в бесчисленных отражениях отражений. Но не это привлекало моё внимание. Меня окружали двери, за каждой из которых располагались алтари, и располагавшиеся над дверями картины.
Темы полотен, выполненных с непревзойдённым мастерством, внушили бы непосвященному человеку трепетный ужас своей непередаваемой кошмарной естественностью. Но Зверолову с притуплёнными чувствами на это было наплевать.
Охотники на серийных убийц, активно прибегающие к магии и алхимии, изгои, которых боялись и ненавидели настолько, что пугали ими малых детей, балансирующие на грани законности и морали, мы становились равнодушными ко многому. Применяя свои странные и пугающие методы, мы исцеляли за день раны, заживающие у обычных людей месяцами, общались с душами умерших, видели и чувствовали недоступное обычному глазу. Мы редко ошибались при вызове, потому что это стоило нам жизни. Я был уверен, что собрал достаточно информации о той душе, которую собираюсь вызвать: в противном случае это посещение Храма могло сделаться для меня последним. Я не имел права волноваться, чтобы не ошибиться.
Информация, собранная про Данкомба, была справедлива по отношению к тому Данкомбу, который существовал до того, как Дан-эн-Нян перенёс его душу в Царство Забвения. Смерть меняет людей. Сильно. И не в лучшую сторону. Редко нам с Клэрис удавалось найти понимание, сострадание, отзывчивость, получить точную информацию.
Обычно жертвы убийств помнили только боль. Они могли утратить рассудок, вести себя эгоистично, жаловаться, просить о чём-либо, тянуть время, насмехаться, ставить условия, и среди всего этого кошмара - приходилось выуживать частицы полезной информации. Иногда - Зверолову приходилось возвращаться в оставленное тело ни с чем: измученным и разбитым...
Я собирался с мыслями. Зал вокруг меня был полон странных звуков, мелодий и голосов. Одни из них смеялись, другие - нашёптывали мне что-то, третьи - завывали, исполняли горловое пение, стонали или плакали. Но я не должен был уделять этому внимания. Сюжеты картин представляли определённое разнообразие: люди на них, с соблюдением холодящих кровь подробностей, сгорали в пламени, тонули в воде, падали, поражённые оружием, агонизировали, отравленные ядом, висели, задушенные верёвкой...