Глава 10
После ливня воздух кружил голову свежестью и легкой прохладой. Остатки летнего тепла уже давно покинули даже самые далекие уголки острова Доркхадас и ночи становились холодней и длиннее, но зима еще не спешила занимать трон, и корона по-прежнему принадлежала осени. Земля пахла сыростью, а тусклый свет звезд отражался в оставшихся на поникшей траве каплях дождя, и казалось, падающая с небес вода почти смыла с природы осенние краски, открыв взору истинные цвета. Подошвы ботинок и сапог, будто тесто, месили грязь и утопали во влажной почве. Иногда земля в шутку ловила за ногу неосторожного путника, ласково принимая в свои объятия и оставляя на них следы.
Под темным сводом небес, среди увядающей травы, стояла одинокая фигура. Ночной ветер легонько колыхал полы теплого плаща, словно усталые крылья. Он ощупывал одежду воина в поисках лазейки, чтобы заставить его поежиться от холода, но мужчина стоял как скала, упрямый и неподвижный и даже падающим на лицо прядям каштановых волос, не удалось обратить на себя взор их обладателя. Он не был напряжен, но его тело было прямым как тетива лука в ожидании стрелы. Взгляд карих глаз стаей птиц летел вдаль к горизонту, где вскоре должны забрезжить первые лучи восходящего солнца. Рука в привычном спокойствии лежала на рукояти меча, в то время как пальцы правой руки вновь и вновь скользили по старому шраму. Когда мужчина задумывался или уходил в мир воспоминаний, рука сама тянулась к неровному следу прошлого, грубому росчерку пера, протянувшемуся через правый угол губ. Привычка, рожденная несколько лет назад, проклятым летним днем...
Жаркие летние дни смилостивились, и океанский ветерок легкой рябью прогулялся по острову, даруя его жителям долгожданную прохладу. Уже несколько дней его сердце не знает покоя, а инстинкты воина воют волком. “Нужно быстрее вернуться домой”. Над дорогой развеваются огромные пыльные крылья тянущиеся шлейфом за одиноким всадником, а легкий и быстрый конь, стрелой пронзая воздух, мчится на пределе своих сил. Его шерсть взмокла, и воздуха болезненно не хватало, но он не может остановиться. Он все чувствует: как в волнении сжимаются руки, натягивая поводья; как в нетерпении ноги сжимают его бока; как в страхе срывается грубый голос его хозяина. Он всегда ощущал своего всадника, они едины, а значит, он будет мчаться быстрее ветра, даже если в конце пути его встретит Смерть.
Маленькие покосившиеся домики стремительно приближались и вот уже невдалеке знакомые черты родного дома также спешили ему навстречу. Бросив тяжело дышащего и едва стоявшего на дрожащих ногах коня, мужчина ворвался в дом.
Тяжелый воздух и тишина не позволяли сделать ни единого движения, а слабый запах смерти призвал первые слезы. Солнце освещало верхушки деревьев, маленький садик, крышу небольшого домика, но осторожно избегало окон, будто боялось увидеть то, что было внутри.
Взгляд мужчины скользил по трещинам на стенах, поломанным доскам пола и разбитой мебели. Он не заметил, как оказался в спальне и в нос ударил запах засохшей крови. Она была везде, казалось, что разыгравшиеся детишки запачкали все темно-красной краской. Рядом с кроватью лежал окровавленный меч, а на его рукояти была повязана синяя лента. Тугой ком в горле душил, не позволяя ни глотать, ни дышать, а слезы обжигали щеки, впитываясь в ткань туники. Мужчина упал на колени рядом с мечом, и рука сама потянулась к ленте, но стоило лишь дотронуться до нее, и тонкая полоска шелка, струясь лесным ручейком, легла в его руку. Он нежно сжал ее, заметив рядом с лезвием меча тусклый блеск. На мгновение сердце остановилось, кровь застыла, а дыхание беспомощно оборвалось. Мужчина легко мог сойти за одну из безжизненных каменных статуй, если бы не дрожащая рука, тянущаяся к запятнанному кровью предмету.
Осколок клыка проклятого черного дракона, доставшийся ему от отца, а тому от его отца. И так из поколения в поколение он переходил от отца к сыну с верой, что он будет оберегать и защищать своего владельца. Покидая дом, мужчина всегда оставлял амулет сыну, но видно ненависть черного дракона оказалась сильнее веры в его защиту. Он прижимал руки, сжимавшие вещи, к сердцу глотая отравленные смертью родных слезы и сдерживая рвущиеся из груди крики пропитанные болью утраты. Он слышал, как с глухим треском рвалась на куски его душа, и чувствовал свист сотни лезвий кинжалов пронзающих сердце. Мир утратил свои краски и звуки, лишь печальные оттенки серого и мертвая тишина осмелились стать его спутниками.