[1] Змееви́к большо́й, или Горе́ц змеи́ный, или Ра́ковые ше́йки, или Змеиный ко́рень, или Горлец (лат. Bistorta officinalis) – травянистое растение; типовой вид рода Змеевик (Bistorta) семейства Гречишные (Polygonaceae).
[2] Марево – мираж или всякое необыкновенное, невероятное, неясное, обманное явление – призрак.
Глава 12
Девушка загнанным зверем металась по небольшому пространству, окруженному темным дымом и скрывающим решетки клетки. Едва попав сюда, она пыталась кричать и звать на помощь, но теряющийся в дыме девичий голос никто так и не услышал, как и не увидели незваных слез, когда она смотрела на внезапно почерневшие руки. Боли не было, но вместо нее с дрожащих девичьих губ почему-то вновь срывался ненавистный страх. Беспечный поступок и тлеющие рукава платья осыпаются пеплом к ее ногам, а руки застывают черным мрамором. Больше она не коснется дыма, опаляющего дыханием проклятого дракона.
Легенды никогда не лгали, и колдуны по-прежнему владели похищенным дыханием павшего черного дракона. Прочитанная одной из служанок в детстве история крепкими корнями оплела девичью память. Калима не любила легенды, предпочитая блеск драгоценных камней и отблеск зеленого огня заклинаний, но в тот момент она была благодарна отцу, заставлявшему читать древние книги.
Дрожащими губами, она шептала заклинание, вспыхнувшее ярким огоньком в бесконечных лабиринтах воспоминаний,и руки медленно покрывались сиянием зеленой паутины. Внезапно ворвавшийся в сердце страх растворился предрассветным туманом, но Калима, еще не знала, что с последними словами заклинания в нее диким зверем ворвется боль.
На полу лежала девушка. Прижимая к груди похожие на древесные стволы руки, она отчаянно пыталась справиться с невыносимой болью. Потрескавшаяся черная кожа со звоном, подобно осенним листьям, опадала на холодный камень пола, обнажая глубокие кровоточащие раны. На мгновение в сознание девушки вихрем врываются мысли о смерти, но страх вновь тянет свои щупальца, обвивая кольцами хрупкое тело. Хочется кричать, но что-то сдавливает горло, едва позволяя дышать. Невольно руки тянутся к невидимым кольцам на шее, и новая волна боли заставляет девичье тело извиваться в агонии. Крови не было, но чувство, что ткани натянутой тетивой медленно рвутся, еще долго не покидало измученное сознание.
С тех пор прошел год, но Калима, все еще помнила ту боль. Она могла воспользоваться любым заклинания, которые знала, но ни одно из них не подействовало бы на дыхание черного дракона, только король-лич может рассеять этот проклятый дым. А ведь Калима, могла стать такой же, как он. В тот день, когда колдун привез ее в замок Вольгена, она должна была готовиться к ритуалу Вечной ночи[1], но вместо того чтобы наслаждаться бессмертием она вынуждена сидеть в клетке и терпеть все что с ней делают.
Калима, хорошо помнила слова отца о том, что никто из магов и колдунов не способен подчинить своей воле сильного некроманта каким она и являлась. О людях и речи не было. “Жалкие существа способны лишь ползать у ног моля о пощаде. Тогда как этот древний червь смог запереть меня в моем же собственном теле?” Этот вопрос упрямо терзал сознание девушки вновь и вновь, не желая покидать столь уютную обитель.
На первый взгляд в ожерелье не было ничего особенного. Обычное серебряное украшение с крупным желто-оранжевым камнем в виде капли. Калима видела сотни таких ожерелий, но ни одно из них не шло в сравнение с ЭТИМ. Ведь это украшение цепью обвивало шею девушки, лишая возможности сопротивляться и превратив ее в послушную куклу. Она могла лишь изредка наблюдать сквозь дым за происходящим вокруг и чувствовать. Словно насмешка Дракона шутника Серибала, Калима, чувствовала все: запахи, вкус, прикосновения. “Неужели слеза Солнца способна на такое?”
Больше клетки Калима ненавидела прикосновения Вольгена. Казалось, что кожи касаются пересушенные на солнце внутренности некогда живых существ, но хуже было от того, что она не могла ни отказаться, ни сбежать. Оставались лишь проклятия, проливающиеся бесконечным ливнем на голову презираемого ею короля. Единственное, что в такие моменты доставляло ей удовольствие, хотя была еще и мимолетная иллюзия надежды. Калима не цеплялась за нее, но ей нравилось иногда представлять как этот кряхтящий от усердия полудохлый старик рассыпается, как та маленькая статуя, созданная и подаренная ей в детстве одним неумелым мальчиком-некромантом.
Но особое удовольствие и даже счастье Калиме доставляло воспоминание о ее любимом зеркале, подаренном Норкейном. Прикрыв глаза и вытянув немного руку, она представляла, как вновь касается холодной зеркальной глади. Пальцы стремительно соскальзывают низ и медленно поднимаются, вспоминая легкую незаметную рябь и тихий шелест крыльев Нетория. Благодаря отцу Калима научилась заглядывать вглубь зеркальных вод и в дожде из звуков находить особенный не похожий на другие и едва различимый. “Голос” Дракона мертвых.